На
рождественских вечеринках Роджер с Дори никогда не пили больше
других и никогда не уходили первыми.
Они были милой парой.
Они жили в милом мире.
Они понимали, что в этом отношении им повезло. Окружающий мир был
вовсе не таким уж приятным. Война за войной катилась по Азии, Африке
и Латинской Америке. Западную Европу душили то забастовки, то
всевозможные нехватки, а с наступлением зимы европейцы, как правило,
дрожали от холода. Люди ходили голодные, часто - злые, и редко где
можно было решиться выйти на улицу вечером. Однако городок Тонка
держался поодаль от всего этого, недоступный и безопасный, а
астронавты (космонавты и синонавты тоже) преспокойно посещали
Меркурий, Марс и Луну, купались в хвостах комет и катались по
орбитам вокруг газовых гигантов.
За спиной у Торравэя было пять длительных полетов. Первый - на
шаттле, с грузами для станции "Спейслэб"; это было давно, еще в
первые дни размораживания, когда космическая программа снова
вставала на ноги.
Потом он провел восемьдесят один день на космической станции
второго поколения. То был его звездный час, именно за тот полет он
попал на обложку "Тайм". Русские отправили к Меркурию пилотируемый
корабль, долетели и приземлились без происшествий, отправились в
обратный путь, как и было положено; после этого все было не как
положено. У русских всегда были проблемы с системами стабилизации -
несколько первых космонавтов, закрутив свои корабли, так и не смогли
остановиться, и только бессильно блевали по стенкам кабины. В этот
раз тоже возникли неполадки, и они израсходовали весь резерв
горючего на стабилизацию корабля.
Кое-как им удалось выйти на толстозадую эллиптическую орбиту вокруг
Земли, но безопасно спуститься с этой орбиты они уже не могли. Долго
на ней оставаться - тоже. Управления у них не было уже почти
никакого, а перигей находился в земной ионосфере, и довольно низко,
так что русских припекало не на шутку.
К счастью, неподалеку пролетали на своем космическом буксире Роджер
и остальные пятеро американцев, и топлива у них еще хватало на
несколько рейсов. Это не значит, что топлива было много, но они
потратили его с умом: сравняли курс и скорость с "Авророй Два",
состыковались и вызволили оттуда космонавтов. Что это была за
картина: невесомость, медвежьи объятия и небритые поцелуи! На борту
буксира немедленно был закачен банкет, из тех запасов, которые
русские успели прихватить с собой. Звучали тосты, смородиновый сок
сменялся мандариновым, а паштет - гамбургерами. А еще два оборота
спустя "Аврора" сгорела в атмосфере, как метеор. "Как вечерняя
зарница", заметил космонавт Юлий Бронин, приехав в Оксфорд и
расцеловав своих спасителей еще раз.
Возвращаясь на Землю, пристегнутые по двое в одном кресле,
прижавшись друг к другу теснее, чем любовники, все они уже были
героями, и все их обожали, даже Роджера, даже Дори.
Но все это было давным-давно.
С тех пор Роджер Торравэй дважды облетал Луну, пилотируя корабль,
пока спецы по радиотелескопам проводили орбитальные испытания нового
стокилометрового зеркала на обратной стороне. И наконец, он пережил
аварию при посадке на Марс. Тогда им снова посчастливилось вернуться
на Землю целыми и невредимыми, но в этот раз ореол славы и доблести
рассеялся. Так, обычное невезение и технические неполадки, ничего
особенного.
После этого Роджер в основном занимался, если можно так выразиться,
политикой. Он играл в гольф с сенаторами из комиссии по космосу и
курсировал между еврокосмическими центрами в Цюрихе, Мюнхене и
Триесте. Его мемуары пользовались достаточным спросом, а время от
времени он входил в экипаж дублеров для какого-нибудь полета. По
мере того, как космическая программа быстро скатывалась с позиции
национального приоритета до позиции бедного родственника, настоящей
работы у Роджера становилось все меньше.
Правда, он еще оставался в списке дублеров для одного полета, хотя
помалкивал об этом, собирая голоса в поддержку космического
агентства. Ему было запрещено говорить об этом. Этот пилотируемый
полет, который, суда по всему, рано или поздно будет утвержден,
впервые в космической программе нес гриф "совершенно секретно".
Мы возлагали на Роджера Торравэя большие ожидания, хотя он и не
отличался от других астронавтов ничем особенным. Слегка
перетренированный, соскучившийся по настоящему делу, порядком
рассерженный происходящим с их работой и мысли не допускающий о том,
чтобы променять эту работу на что-то другое, пока остается хоть один
шанс снова прославиться. Они все были такие, даже тот, который был
монстром.
Глава 2
ЧЕГО ХОТЕЛ ПРЕЗИДЕНТ
Торравэй часто думал о человеке, который был монстром. У него были
на то свои причины.
Сейчас он сидел в кресле второго пилота, в двадцати четырех тысячах
метров над Канзасом, и следил, как светлое пятнышко на радаре плавно
ползет к краю экрана.
- Дерьмо, - заметил пилот.
Пятнышком был советский Конкордский III. Их СВ-5 старался угнаться
за русским с того самого момента, как они засекли его над плотиной
водохранилища Гаррисон.
Торравэй усмехнулся и еще немного сбросил мощность. С ростом
относительной скорости точка-Конкордский поползла быстрее.
- Уходит, - мрачно заметил пилот. - Как по-твоему, куда он
собрался? В Венесуэлу?
- И правильно сделает, - ответил Торравэй, - учитывая, сколько вы
оба жрете топлива.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80