Взгромоздившись на его уныло-длинный нос, они только-только закрывали зрачки. Короткая стрижка обнажала вольготный разлет ушей. Яркий бантик губ над безвольным подбородком казался приклеенным. И все это великолепие держалось на длинной тоненькой шейке, к которой и прикоснуться-то было страшно. К груди он прижимал небольшой позолоченный томик, его длинные, нервные пальцы перебирали нефритовые четки, и потому, наверное, весь он казался каким-то святошей. Ни дать ни взять благочестивый пастор. Я бы так и подумал, если бы не его мускулистые ноги, легкомысленно торчащие из широких разноцветных шорт, и пестрая базарная сумка, которую, упарившись, тащила Ирина.
- Справедливое и разумное разделение труда, - похвалил я ее усердие. Эмансипация налицо.
- Ой, дядя Костя, здравствуйте. А что это с вашим лицом?
- Упал случайно.
Я внимательно посмотрел на нее, ожидая соответствующей реакции, но ничего интересного на ее мордашке не проявилось. Она была слишком увлечена своим благочестивым спутником.
- Знакомьтесь, это Лева, у него болит рука. Лева, это наш давний знакомый Константин Иванович Гончаров, я тебе о нем говорила. Приехал в гости...
- Да, я понял, - равнодушно и бесцветно промолвила царственная особа и, милостиво протянув руку, представилась: - Лев. - Видимо посчитав, что мне предостаточно оказано внимания, пастор воззрился на небеса и, не глядя на носилыцицу, задумчиво изрек: - Ирина, с дороги мне необходимо принять ванну, переодеться и отдохнуть. К столу я выйду где-то через час, прошу вас до этого меня не тревожить. Отведи меня в мою комнату.
- Ой, Левочка, миленький, - засуетилась Ирина, - я совсем забыла тебе сказать, что комнат в доме отдыха нет. Вернее, есть, но они теперь очень дорого стоят. Мы приготовили тебе вагончик, мастерскую Сергея. Там хорошо и рядом с нами. А ванны тоже нет, зато есть душ. Мы всегда в душе моемся.
- Простите, но я ехал к вам в гости! - не глядя на собеседницу, повысил голос пастор. - И мне непонятен такой прием.
- Видишь ли, Лева, у нас случилась маленькая неприятность, Серега скоро тебе все объяснит, а пока пойдем. Дядя Костя, милости просим.
- Идите, Ирина, я непременно буду минут через десять.
Мне нужно было остаться одному... Почему? Толком я не знал и сам... Наверное, чтобы объяснить и понять внезапно возникшее во мне чувство растерянности и оторопи... Откуда оно взялось... Сейчас... Сейчас, еще немного, и я все пойму... Но нет... Чем дальше, тем больше почва уходила из-под моих ног... Господи, о чем это я? В чем причина моей растерянности? Или в ком? Не в Ирине же. Тогда в этом псевдосвященнике? Но что я могу иметь против него? Даю голову на отсечение, что видел я его сегодня впервые. Может быть, это он трахнул меня по башке? Кто трахнул, не знаю, но из-под пола отвечал не он. Его голос намного выше. Хотя исходящий из-под земли звук всегда приглушается. Тьфу ты, черт! Совсем доигрался, впору в психушку обращаться. Как он мог, уважаемый Константин Иваныч, оказаться в подполье, если только что сошел с поезда? Совсем плохой ты стал. Скоро в телеграфном столбе будешь видеть преступника. Пока не поздно, нужно идти к столу, наверняка сто пятьдесят водки наконец-то вернут твой разум и понудят жидкие мозги работать в нужном направлении.
Несмотря на бурное застолье и непринужденные разговоры, меня не покидало чувство необъяснимого неудовлетворения и дискомфорта. Просидев около часа, я откланялся. Проводить меня вызвалась Ирина. Я этого ждал и потому не воспротивился. Возле ворот, преградив мне путь, она тревожно и многозначительно спросила:
- Ну как там?
- На вражеском фронте без перемен, - значительно подмигнул я и добавил: - Если ты имеешь в виду следственные органы.
- Ой, ну расскажите подробнее, меня почему-то не вызывают, но я должна все знать. Это очень важно.
- Что ты должна знать и почему это так важно?
- Дядя Костя, ведь вы наш друг. Расскажите, что с мамой.
- Неужели тебя это очень интересует? Встревоженной ты мне не показалась.
- Как вы можете? Что вы такое говорите! Скажите, ее отпустят?
- Сие от меня не зависит. Почему бы тебе об этом не спросить своих милицейских друзей? Ведь, кажется, ты к ним уже обращалась?
- Ну, о чем вы говорите, нужно спасать маму, а вы вместо этого в чем-то корите меня. Я не понимаю!
- Все-то ты, девочка, понимаешь, просто делаешь вид невинной овечки. Только не надо плакать, это банально и скучно.
- Да скажите же мне, что все это значит? Почему вы разговариваете со мной в таком тоне? В чем я провинилась?
- Хреновой ты была актрисой. И сейчас продолжаешь в том же духе. Играешь шаблонно, штампованно, в точности так, как положено в подобной ситуации. Я бы на твоем месте использовал какой-нибудь неожиданный, неординарный ход. Например, искренне бы радовался смерти отчима и тому, что мать наконец-то угодила в тюрягу. Следователя бы это здорово сбило с толку, и у тебя бы появилось некоторое преимущество, некоторый шанс...
- Да какой еще шанс? О чем вы талдычите?
- О чем? Все о том же. Не ты ли, моя золотая, не далее как позавчера так страстно и искренне говорила мне о своем сокровенном желании?
- О каком еще желании?
- О твоем заветном желании отправить Шмару на небеса. Вот оно и исполнилось, теперь тебе остается выпить фужер шампанского и сплясать на его могилке канкан. Ну а маменьке со слезами на глазах и душевными рыданиями носить передачки, с нетерпением ожидая, когда и ее приберет Всевышний. Ты все правильно рассчитала, только, повторяю, веди себя нестандартно.
- О боже, неужели вы так думаете?
- Конечно, и не только я, следователь тоже. И не надо мне твоих вымученных истерик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37