Шокерандит жадно впился девушке в губы.
– Есть ли в тебе милосердие? – вдруг взмолилась та. – Ты же не варвар.
Женщина вполне сносно говорила на сибише, пусть и с заметным, хотя и довольно приятным акцентом.
– Ты, женщина, моя пленница. Поэтому не жди благородного обращения. Что бы с нами ни случилось, теперь ты принадлежишь мне, ты часть добычи, доставшейся мне, победителю. Даже сам архиепископ поступил бы с тобой точно так же, как собираюсь поступить я, окажись он на моем месте…
Лутерин глотнул еще вина, потом глубоко вздохнул и тяжело опустился рядом с ней.
Она лежала вытянувшись в струнку; потом, почувствовав его нерешительность, заговорила. Когда Торес Лахл не плакала, ее голос журчал, словно ручей, словно бы где-то в глубине ее горла постоянно переливалась влага.
– Старейшина, который говорил с тобой днем, – сказала она, – боялся попасть в рабство, в которое попала теперь я. Что ты имел в виду, когда говорил, что этот ваш архиепископ принял единственно верное решение?
Шокерандит лежал молча, внутренне борясь с опьянением, борясь с заданным вопросом, борясь с желанием влепить девчонке затрещину за то, что она так хитроумно решила отвлечь его и перевести разговор в другое русло. И в этом молчании в его сознании, черной волной поглотив желание взять ее силой, поднялось понимание, – осознание неминуемой судьбы, от которой не уйти. Чувствуя, что теперь он понимает все совершенно ясно, Лутерин отхлебнул еще вина.
Он перевернулся на живот, чтобы его слова лучше дошли до пленницы.
– Решение, говоришь… единственно верное решение, женщина? Решение может принять бог Азоиаксик да еще олигарх – а не этот святоша, которому по душе глядеть, как его собственные солдаты истекают кровью, – лишь бы была возможность плести интриги.
Лутерин указал в сторону своих приятелей, все еще сидящих вокруг костра.
– Видишь этих болванов? Как и я, они пришли из Шивенинка, почти за четверть мира отсюда. До границы Ускутошка всего две сотни миль. Со всем нашим тяжелым снаряжением, с остановками в дороге, потому что нужно добывать еду и фураж, мы не сможем делать больше десяти миль в день. Как по-вашему, сударыня, мы кормимся в это время года?
Он затряс Торес так, что у той лязгнули зубы, и наконец она испуганно обмякла и спросила:
– Но вы ведь что-то едите, да? Я видела, что вы везете с собой фургоны с припасами, а животные могут пастись сами.
Лутерин рассмеялся.
– Значит, мы едим, просто что-то едим? И что же мы едим, как по-твоему? Сколько, ты думаешь, тут солдат? Ответ вот какой: тут у нас что-то около десяти тысяч людей и нелюди, а кроме того, семь тысяч лойсей и другого скота. Каждому человеку нужно по два фунта хлеба в день, а также фунт другой провизии, считая и порцию йядахла. В сумме это составит тринадцать с половиной тонн каждый день.
Люди могут голодать. Мы можем идти и на пустой желудок. Но животных нужно кормить, иначе они будут болеть. Лойсю требуется двадцать фунтов фуража каждый день; в результате на семь тысяч голов выходит шестьдесят две тонны в день. Получается, что нам нужно тащить с собой или покупать семьдесят пять тонн каждый день, но мы можем везти с собой только девять тонн…
Лутерин откинулся на спину и замолчал, словно пытаясь осознать эту перспективу и перевести ее в цифры.
– Откуда же мы берем недостающее? Приходится добывать фураж на ходу. Мы можем реквизировать провиант в деревнях, которые встречаются у нас на пути, – вот только дело в том, что в этой части Чалца нет деревень. Значит, придется жить тем, что родит тут земля. Не говоря уж о проблеме хлеба… Нужно двадцать пять унций муки, чтобы испечь два фунта хлеба. Значит, требуется шесть с половиной тонн муки каждый день, и их необходимо где-то найти.
Но это ничто по сравнению с тем, сколько съедают животные. Нам нужен целый акр зеленого фуража каждый день, чтобы прокормить пятьдесят лойсей и хоксни…
Торес Лахл разрыдалась. Шокерандит поднялся на локте и, продолжая говорить, уставился на лагерь. Над огромным простором степи в темноте горели искорки звезд, временами заслоняемые неразличимыми проходящими фигурами, возникающими между Лутерином и небом. Кто-то пел; другие погружались в транс и общались с мертвыми.
– Предположим, до приграничной Кориантуры мы доберемся через двадцать дней; это означает, что нашим животным нужно съесть две тысячи восемьсот акров травы. Твой покойный муж… он должен был вести подобные расчеты, разве не так?
Каждый день в походе армия больше времени уделяет добыче фуража и провианта, чем продвижению вперед. У нас есть небольшая походная мельница, на которой мы мелем муку, если в дороге попадается зерно – или все прочее, что сгодится в пищу в этом бедном краю, исключая дикую траву и шоатапракси. Нам приходится посылать отряды валить деревья и собирать дрова для печей. Нам приходится каждый день устанавливать полевые пекарни. Нам нужно искать траву и воду для лойсей… Возможно, теперь тебе понятно, почему наша армия вынуждена была оставить Истуриачу. Сама история против нас.
– Что сказать… мне попросту все равно, – ответила она. – Разве я животное? Зачем ты рассказываешь мне, чего и сколько ест скот? Да голодайте вы – вся ваша армия… может быть, только это мне интересно. Вы напиваетесь, как сейчас ты набрался йядахла, и убиваете.
– Здесь все думали, что в бою от меня не будет толка, – тихо сказал он, – поэтому меня поставили заготавливать фураж для скота. А ведь это оскорбление для сына Хранителя Колеса! Мне пришлось узнать все эти цифры, женщина, и с некоторых пор я стал видеть в них смысл.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22