], или…
Я так и сделал. В смысле выть не стал, а отправился пить сому.
Сейчас, конечно, больше пришелся бы ко двору черпачок-другой суры[Сура – крепкий алкогольный напиток, получаемый путем дистилляции, которая была известна в Индии как минимум за четыре тысячелетия до н. э.], но сура во дворце у Владыки? Да как можно?! Мы, боги-суры, грубых материй внутрь неупотребляем! Хоть трижды назови ее «божественной» – нет, и все! Отродясь не водилось в Обители этого мирского напитка. Поскольку все твердо знали: возлияния Владыке совершают сомой и только сомой.
А жаль.
Когда-то я хотел разыскать того мерзавца, кто установил подобный канон, потратил кучу времени и сил – но все зря.
То ли умер умник, то ли спрятался.


3

Сома хранилась на нижнем ярусе, в подвалах, дорога в которые мне была отлично известна. За столько веков немудрено изучить всю Обитель сверху донизу, как собственную ладонь, да и найти сомохранилище можно с закрытыми глазами. По запаху. Особенно когда душа горит.
Вдоль стен, сложенных из сырцового кирпича, до самого потолка высились деревянные стеллажи. Древесина благовонного агуру[Агуру – орлиное, или алойное, дерево.] по сей день хранила легкий аромат, и он смешивался с испарениями сомы, кувшинами с которой были тесно заставлены полки. На округлых боках кувшинов, на охряных выпуклостях четко просматривалось клеймо: изображение Сомы-Месяца в окружении венчиков Лунного Лотоса. Венчики были красивые, а Месяц – нет. На нетопыря похож.
Я аккуратно снял ближайший кувшин и перешел в помещение для мелких возлияний. Крупные полагалось проводить на свежем воздухе, меж пяти алтарей и со столь внушительными обрядами, что после глоток в горло не лез. Взял подобающие для принятия священного напитка чаши. Золотые. Три штуки. Чтоб часто не наливать. Это в гимнах Индра выпивает реки и озера сомы, после чего идет громить правых и виноватых. А в жизни нам и кувшинчика достанет…
Прочтя необходимые мантры, я откупорил кувшин, и мутноватая жидкость, булькая и пенясь, устремилась в жаждущий «рот» с орнаментом по ободку. Когда первая чаша была полна до краев, я не удержался и прочел вслух один маленький безобидный яджус[Яджус – заклинание из Яджур-Веды (бывает Черная и Белая).]. Черненький такой. Как смоль. Этого, разумеется, делать не полагалось, и после него сома чуть горчила, зато крепость…
Не идеал, конечно, но и не ослиная моча!
Вот это, собственно, и называлось «пить горькую», что бы там ни утверждали приверженцы суры. Сура в любом случае крепче, но вкус у нее сладковатый…
– Пьем, значит, – гнусаво констатировал за моей спиной знакомый голос. – Пьем втихую, позорим званье Громовержца, да еще и Яджур-Ведой в тихой Обители балуемся…
Я поперхнулся сомой и на мгновение ощутил себя не могущественным Локапалой, а нашкодившим мальчишкой («Все лучше, чем червяком!» – мелькнуло где-то на самом краю сознания).
Лишь одно существо во всем Трехмирье могло позволить себе обращаться ко мне подобным образом. Мой родовой жрец-советник, Словоблуд-Брихас, Наставник богов.
На благородном языке – Сура-гуру.
И в единственном случае: когда мы оставались с ним наедине, что случалось отнюдь не часто.
Почему «существо»? Да потому что Словоблуд по сути своей не являлся ни богом-суром, ни асуром, ни демоном, ни уж тем более человеком или, скажем, лесным ракшасом. Так же, как и его то ли двоюродный брат, то ли друг, то ли, наоборот, заклятый враг Ушанас, Наставник асуров. Оба были бессмертны, как и мы, мудры (как немногие из нас!), а возраст их для всего Трехмирья оставался загадкой, равно как и происхождение. Официально Наставники считались внуками Брахмы, но так ли это было на самом деле, не знал никто. Подозреваю, что и сам Брахма. Вполне возможно, что Словоблуд с Ушанасом являлись ровесниками Прародителя Существ, а то и – чем Тваштар не шутит?! – были на день-другой постарше. Мысль выглядела достаточно кощунственной, однако тем не менее она не раз приходила в голову.
И не только мне.
– Мудрец подкрался незаметно, – выдавил я, проглотив наконец сому, вставшую поперек горла. – Присаживайся, Наставник… Не желаешь ли вкусить со мной благого напитка?
– Желаю, – с ехидцей ухмыльнулся Брихас, усаживаясь напротив. – Только без твоих отвратительных яджусов.
Сейчас он был, как никогда, похож на престарелого самца кукушки, уставшего от любовных песен и пересчитывания чужих лет.
Я немедленно наполнил вторую чашу для жреца – благо напиток в кувшине был обычный, незаговоренный.
Отхлебнули. Помолчали.
– Может, все же расскажешь мне, старику, что не дает тебе покоя, мальчик мой? – поинтересовался наконец Словоблуд, оглаживая гирлянды на шее. Глаза его в этот момент стали серьезными и очень внимательными.
Я не обиделся. Привык. Кроме того, по сравнению с ним я действительно был еще мальчишкой.
И буду.
– Расскажу, – немного подумав, кивнул я, подливая в обе чаши из кувшина; третья чаша сиротливо притулилась сбоку, словно ожидая кого-то. – То, что я вдруг начал моргать и умываться, ты, наверное, уже знаешь?
– Знаю.
Даже тени улыбки не возникло на морщинистом лице. Так выслушивают сообщения о начале войны и передвижениях войск противника.
– Тогда остается рассказать тебе, что я выяснил, войдя в Свастику Локапал.
– Тебе это удалось? – Теперь в голосе мудреца звучало легкое удивление.
– А почему это не должно было мне удаться? – в свою очередь изумился я. – Раньше получалось – и теперь получилось! Правда, не сразу… Ладно, замнем. Слушай же внимательно, Идущий Впереди…
Я задумался, решая, с чего начать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20