– Фарр-ла-Кабир. Вне сомнений, господа мои! – фарр-ла-Кабир!
Девица фыркнула, а поэт пожал плечами.
Все лучше железных палок.


3

...Сырой бархат темноты ласкал его щеки, искусно притворяясь кистью цирюльника, путался в заплетающихся от усталости ногах, приглашая сесть на валун, отдохнуть, смежить веки и – спать, спать, спать... Но Суришар упрямо шел вперед, время от времени натыкаясь на стены или падая, чтобы встать и двинуться дальше. Он уже устал шипеть от боли, да и сама боль от многочисленных ушибов и ссадин успела притупиться и потеряла всякое значение. Как и многое другое.
Значение сейчас имело только одно: надо идти, сделать еще дюжину дюжин шагов, а потом – еще полдюжины, и еще... Он дойдет до выхода! Непременно дойдет! Что для этого требуется? – ах, идти, господа мои, всего лишь идти, сквозь тьму и злость, запрещая себе останавливаться и поддаваться на мрачные уговоры пещеры... какая малость!
Он шел.
Счет минутам и часам потерялся давно, и было совершенно невозможно возвращаться за ним, за проклятым счетом, чтобы узнать, ночь сейчас снаружи или день! "Не сойдешь с пути, так сойдешь с ума!" – втихомолку посмеивались стены, тьма, и вторили мм чужие, чуждые голоса, обещая скорое исполнение желаний, вечный привал между "сейчас" и "никогда"; шаг, смех, призрак безумия, еще шаг...
И когда мрак впереди наконец дрогнул, сдался на милость человеческому упрямству, посветлел, а затем и вовсе расступился, изгоняемый благословенным Огнем Небесным, Суришар даже не нашел в себе сил для радости. Просто добрел до выхода – и упал.
Заснул он мгновенно.

* * *

...Суришар воздел очи к небу, налившемуся лиловой глубиной – и увидел, как диск светила тонет в пуховой млечности.
Пора.
Но... ведь это уже было!
Юноша непонимающе огляделся: он лежал на знакомом месте, у входа в пещеру, и солнце клонилось к закату, окрашивая снежную вершину Тау-Кешт в пурпурные цвета шахских одежд.
Неужели он просто заснул, устав от ожидания, и все остальное ему привиделось?!
Шах-заде поспешно вскочил на ноги – и тут же во всем теле отдалась ноющая боль. Во рту пересохло, перед глазами разом потемнело, рванув душу постылым воспоминанием... Значит, все это случилось на самом деле? Проклятая пещера, где он проблуждал всю ночь, а к утру вышел... туда, откуда вошел! – и свалился без сил, чтобы проспать до вечера?!
Но где хирбеды с лошадьми, водой и провизией? Ведь Испытание завершилось!
Или нет?
Куда он должен был выйти на самом деле?!
Потрясенный этой догадкой: заблудился, проиграл, не выдержал Испытания! – Суришар растерянно озирался по сторонам, все больше убеждаясь в обоснованности своих подозрений.
В отчаянии шах-заде бросился к краю обрыва; и увидел.
Далеко внизу, по пыльной спине горной змеи-дороги, двигались три едва различимые чешуйки; фигурки трех всадников. Суришар напряг зрение, и ему показалось, что он узнает их. Да, точно: вредный Гургин и эта дерзкая недотрога Нахид! А третий... третий... На какое-то мгновение юношу обожгло изумление: третий – это он сам, только сильно постаревший, много повидавший на своем веку, истрепанный жизнью, будто верблюжье одеяло – кочевым погонщиком буйволов... Шах-заде упрямо мотнул головой, освобождаясь от колдовского наваждения, и вгляделся вновь. Конечно же, третий человек, восседавший на его – его, Суришара! – жеребце, был ему совершенно незнаком.
Чужак.
"Предатели! – гнев опалил юного шах-заде изнутри, вскипев лавой в жерле вулкана. – Изменники! Они еше поплатятся за это! Догнать, догнать и рассчитаться за все сполна!.."
Но как? Вниз головой с обрыва – и забрызгать своими мозгами негодяев?! Говорят, у раскосых вэйцев такой поступок считается наилучшей местью обидчику, но он, Суришар, не вэец, он кабирский шах-заде!
Гнев по-прежнему мерно клокотал внутри, но сверху его начала покрывать ледяная корка холодной, расчетливой ярости.
Гургин говорил, что на обратном пути они скорее всего заедут в Медный город. Вот и славно. Именно там он и перехватит изменников. Но для этого сначала надо добыть коня – пешком он будет добираться до города в лучшем случае неделю, если не сгинет вовсе в здешних ущельях. Коня! Полшахства за коня! Кто-то ведь живет в этих горах? Живет! Издалека они не раз видели прозрачные столбики дыма – верные признаки людских селений. Денег у него с собой достаточно, чтобы купить целый табун аргамаков и в придачу нанять проводника до города; да, проводника – обязательно, а то в этих нелепых грудах камня и заблудиться недолго. А если здесь действительно живут великаны и гули-людоеды... что ж, прекрасно! Он сразится с ними всеми – гулями, великанами, проводниками, горами, пещерами и судьбой! – сразится, что бы ни болтали предатели-хирбеды, и добудет коня силой! Предателям не уйти!
И, забыв об усталости, шах-заде решительно двинулся прочь от зловредной пещеры


4

Лучина торчала, воткнутая в щель между плоскими нетесаными камнями стены, и скорее чадила, нежели разгоняла мрак. В углах сакли копились корявые извивы теней, притворяясь старой ветошью. Там что-то шуршало, пищало, бегало взад-вперед, наводя юного шах-заде на неприятные мысли. И пещеру напоминало, только еще противнее. Хозяин, сказавшийся Джухой ("Я сам Джуха, и дед мой Джуха, и его дед; а отец мой – Аршантагур, и сын мой – Аршантагур, а внук снова Джуха – слава моему роду!") – так вот, этот самый Джуха, к счастью, свято чтил закон гостеприимства. И говорил понятно: на родине шах-заде примерно так же изъяснялись уроженцы Малого Хакаса, хотя Джуха, в отличие от хакасцев, изрядно коверкал самые простые сочетания слов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20