Я думаю, Хо не отказался бы от
Брамапутриных шпор, без которых его костлявые пятки выглядели голыми и
нелепыми.
Наверное, то же самое подумал охотник Аллан и трое приезжих,
подрядивших Аллана отвести их в заросли. По деревне прошел слух, что гости
собираются в Сальферну, но зная норов або и их отношение к любопытным
чужакам - зная и не желая портить налаженных отношений, все засовывали
язык куда положено и помалкивали.
Вся эта компания торчала у нашего забора, находясь в состоянии
крайнего веселья, потом один из чужих вытер слезящиеся глаза и кинул
Хосите монету. Тот поднял ее, сдул пыль и вернул владельцу.
- Ты не хочешь денег? - удивился приезжий.
- Нет, господин.
- Чего же ты тогда хочешь?
- Ничего, господин.
- Совсем?..
Хосита улыбнулся. Приезжие переглянулись и двинулись дальше, что-то
разъясняя мерно шагающему невозмутимому Аллану.
Самый толстый стал крутить у виска сосискообразным пальцем и
заработал себе врага в моем лице. Все-таки японец был моим работником...
или моим другом? Если только работник может работать бесплатно, а друг
молчать неделями и годиться тебе в отцы. Они ничего не смыслили в жизни,
эти приезжие, и они уходили в Сальферну, уходили, надеясь вернуться, и
поэтому ничего не смыслили в жизни. Отец шел за мамой, брат - за ними, или
за чем-то своим, непроизнесенным, а они шли из своей, городской корысти, и
очень многого хотели от жизни, ничего в ней не понимая, и боялись або.
А я не боялся и, войдя в дом, сказал улыбающемуся японцу, сидящему на
поношенной пестрой циновке: "Хо, завтра я ухожу в Сальферну. Аллан
проведет веселых приезжих, а я пройду за ними. Хо, мне пора, наверное."
- Да, хозяин, - кивнул Хосита и сунул в котомку коричневую пористую
чашку. Я понял его жест.
- Хо, я знаю, за чем иду. Или делаю вид, что знаю. А зачем идти тебе?
Чего ждешь от Сальферны ты?
- Ничего, хозяин.
- Тогда зачем?!.
Он улыбнулся, привычно вздергивая верхнюю губу. Он был совсем
неправильный японец.
Ночью пошел дождь, и мне опять приснился мой сон. Он снился нечасто,
всего шесть раз, я помнил точно, и в нем опять сплетались переходы, копоть
низкого прогибающегося потолка, вязкие зовущие тени, и мама, только очень
грустная, склонившаяся над лежащим у нее на коленях отцом, бледным,
неподвижным, с чернеющим третьим глазом на разгладившемся лбу, а брата не
было, он тонул в рыхлом смраде, и это было очень стыдно, до рези в животе,
до слез, и я не хотел туда нырять, но пришлось, и Хо, злой суровый Хо,
ранее никогда не снившийся, и рыжий взъерошенный Брамапутра, клюющий
кричащего шамана або, и...
- Вставай, хозяин. Аллан увел чужих в заросли. Пора.
Я встал, и мы пошли. Вряд ли здесь годилось другое определение, кроме
простенькой жесткой фразы: я встал, и мы пошли. Пошли, подхватывая
собранные предусмотрительным японцем котомки, а за фермой обещал
присмотреть Большой Бен, после огорода внезапно подобревший. Пока я ждал,
Хо втолковывал ему о тонкостях обращения с Брамапутрой, о его любви к
замоченному саго, о необходимости ежедневной чистки хвостового оперения,
причем Большой Бен внимательно слушал многословного японца, кивая и
соглашаясь - а слушать внимательно кого бы то ни было вообще не входило в
привычки семейства Бакстеров. Мне думается, что если бы не Бен и его
ободранный Джонни, проникшиеся к Хосите с нашим рыжехвостым индусом
искренним уважением - Хо обязательно прихватил бы в заросли избалованного
нахального Брамапутру, чтобы иметь удовольствие лично руководить чисткой
хвостового оперения.
Так что, лавируя между стволами, я мысленно поблагодарил Большого
Бена, а Хосита делал это вслух и довольно долго.
...Аллан честно отрабатывал полученный задаток и протащил
задыхающихся работодателей сначала по рвущим подошвы Белым скалам, потом
кругами через шипастый кустарник, и лишь потом выволок насладившихся
экзотикой приезжих на более или менее проходимые охотничьи тропы. Я
понимал, что мы с Хоситой могли быть тихими и незаметными лишь для
любопытных чужаков, но Аллан всю жизнь провел в зарослях - да и закончил
ее там же - и временами охотник фыркал в ворот потрепанной куртки, косясь
на шевелящиеся ветки, а глаза его щурились до обидного весело. Плевать
было Аллану на нас - он давал обещанный товар за выплаченные деньги, а
остальное его не интересовало. Среди охотников случались самоубийства, да
и убийства тоже, но никто из идущих по зарослям не уходил в Сальферну. И
если кто-то и нашел бы общий язык с Хоситой - так это охотник Аллан.
- Чего ты хочешь от жизни, Хо?..
Да, они бы поняли друг друга.
За пять дней дороги я многое узнал. Я узнал, что толстого остроумца
зовут Ян, и его очень недолюбливает желчный Макс и медлительный обладатель
перебитого носа со странной фамилией Гартвич. Я узнал, что Макс шел в
Сальферну за жизнью, подтверждая это желтизной изможденного лица, жирный
Ян - за чем-то, что он называл научным объяснением, а успевающий всюду
ленивый Гартвич... Гартвич шел за компанию.
Из всех них я понимал лишь Макса, потому что в Сальферну не ходят за
компанию, и тем более за научным объяснением, туда идут за мамой, или
когда больше идти некуда, или так, как ходят або - навсегда. Только шаман
не имеет права уйти в Сальферну, и его просьбы никогда не исполнятся, и
этим шаман расплачивается за знание.
Я чувствовал, что и за мое знание придется платить, ибо сердце
знающего в доме плача, а сердце глупца в доме веселья;
1 2 3