- Туда, - неопределенно ответил я, а сам загадал: три поворота
налево, два направо, и после уже станем думать, куда дальше...
Думать не пришлось. После первого же поворота направо дорогу нам
преградила толпа Блистающих вместе с их возбужденными Придатками. Заррахид
было сунулся вперед - расчистить нам проход, благо никого из Высших в
толпе не наблюдалось - но я остановил его слабым покачиванием кисти, и мы
спешились.
Постоять с нашими лошадьми - естественно, за соответствующую мзду -
живо согласился какой-то юный четырехгранный кинжал-кончар со смешно
оттопыренными усиками у головки рукояти. Его долговязый Придаток отчаянно
теребил белесый пушок над верхней губой, но поводья в свободной руке
держал крепко, так что вскоре эсток уверенно занял место впереди меня и
принялся прокладывать дорогу через галдящее столпотворение.
- ...Вы слышали?
- Нет, а в чем дело?..
- Просто в Хаффе то же самое...
- Куда смотрят власти? Я вас спрашиваю, куда смотрят власти?
- А почему это вы именно меня спрашиваете? Нашли, понимаешь, власть!
И нечего мне бок царапать - только вчера лакировался...
- ...и что странно - возле самого эфеса! В наиболее сильной части...
- А вы его знали? Ну и что? А...
- Сказки это! В наше просвещенное время не стоит уделять слишком
много...
- Сказки? Вы что, действительно считаете...
- Темляк! Темляк оторвете!..
- И как раз перед Посвящением...
- Чьим?
- Чьим, чьим... сам Фархад иль-Рахш новорожденного Придатка
посвящает, накануне турнира!..
- А я что? Я ничего... только, говорят, в Дурбане...
Заррахид неожиданно свернул в сторону, Придаток Чэн резко
остановился, словно боясь на что-то наступить - и я увидел то, что увидел.
И мне показалось, что ставшие необыкновенно горячими ножны плотно
облепили мое тело, как смесь глины, речного песка и угольной пыли перед
самой первой закалкой, а ледяной родниковой воды все не было, и я боялся
потрескаться, боялся потускнеть и рассыпаться, боялся...
Передо мной лежал мертвый Блистающий. При желании до него можно было
бы дотянуться, но подобного желания не возникало.
Я не знал лежащего лично. Я понимал только, что это кто-то из местных
Шамшеров, причем небогатых - по отделке видно. Клинок сабли был сломан на
три пальца выше треснувшей гарды со сколотым шариком на одном конце.
Неровная линия излома наводила на нехорошие мысли - хотя какие уж тут
хорошие мысли! - а остальная часть Блистающего валялась чуть поодаль,
присыпанная бурой пылью, и острие касалось бедра Придатка, разрубленного
от ключицы до паха.
Как кукла на турнире, машинально подумал я. Как кожаная кукла,
набитая всяким хламом вперемешку с бронзовыми отливками, когда Шешез
Абу-Салим или тот же эспадон Гвениль демонстрирует перед трибунами чистоту
рубки, а знатоки славного удара уже готовы завизжать, восторженно
вырываясь из ножен и вспыхивая под лучами полуденного солнца.
Только кукла никогда не лежит вот так - жалко и неестественно
подвернув голову и далеко откинув бессильную руку, словно и после смерти
пытаясь дотянуться до рукояти несчастного Шамшера, превратившегося в две
такие же мертвые половинки некогда живого Блистающего.
Они лежали совершенно одинаково - Блистающий и его Придаток - разве
что над последним с жужжанием вился рой жирных зеленоватых мух. И,
откатившись в сторону, прижался к глинобитному забору одинокий бронзовый
шарик с гарды убитого Шамшера.
- Прошу прощения! - послышалось рядом со мной.
Я посторонился, и трое Блистающих из рода тяжелых копий Чиань, чей
мощный и широкий наконечник уравновешивался утолщением на другом конце
древка, поравнялись со мной и приблизились к трупу. Там двое из них легли
на землю, прямо в засохшую кровь, а их Придатки постелили сверху свои
плащи, закрепив их поясами, и уложили тело испорченного Придатка на эти
импровизированные носилки.
Третий перебрался своему Придатку на спину, и тот бережно поднял
обеими руками погибшую саблю. И мне почему-то стало стыдно, что я не знаю
имени убитого, что я никогда не встречался с ним ни в Беседах, ни на
турнирах, и теперь уже никогда не встречусь.
Никогда. Это слово было тяжелее удара Гвениля и неумолимее выпада
Заррахида. Или моего.
Никогда.
...Так они и удалились - три прямых копья Чиань - унося сломанного
Блистающего и разрубленного Придатка, унося по пустынной улице кровавый
ужас, пришедший в Кабир; и те из зевак-Блистающих, кто был в ножнах или в
чехлах, обнажились в молчании, салютуя уходящим и думая каждый о своем.
А я думал о том, что невозможное иногда приходит к тебе и говорит,
улыбаясь: "Здравствуй! Помнишь меня?.."
- Здравствуй! Помнишь меня? - раздалось за спиной, и я вздрогнул и
заставил Придатка Чэна обернуться.
Харзиец по-прежнему обвивал талию своего кривоногого Придатка, только
сейчас не высилась рядом сумрачная громада угловой башни Аль-Кутуна, и
подавленные Блистающие расходились кто куда, унося в душах частицу общей
боли и смятения.
- Что, вчера не договорил? - хмуро поинтересовался я, забыв, что
целый вечер размышлял над загадкой Блистающего из Харзы. - Так здесь не
место и не время для Бесед...
- Позволь представиться, Высший Дан Гьен, - с неожиданным смирением
заявил харзиец, щелкая креплением рукояти и спокойно выпрямляясь в руке
Придатка. - Я - Маскин Седьмой по прозвищу Пояс Пустыни, из Высших
Блистающих Харзы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27