А я и так благодарен тебе уже за саму
попытку.
Лицо молодого лорда Лоулезского стало серьезным и суровым. Сейчас он
был чем-то похож на собственный двуручный меч-эспадон Гвениль, стоявший
позади Фальгрима у стены рядом с моим Единорогом. На мгновение мне даже
показалось, что и мечи тоже беседуют друг с другом - разве что вина не
пьют.
...Откуда у меня такие мысли? Спьяну, что ли? - так хмель меня
сегодня не берет...
- Извини меня, Чэн, - неожиданно тихо заговорил Фальгрим, и его
приглушенный бас напомнил мне рокотание отдаленного грома. - Я понимаю,
каково тебе сейчас... а если не понимаю, то догадываюсь. Когда б я не
проиграл ту проклятую рубку...
Он помолчал, двигая по столу свою опустевшую чашу. Чеканный дракон из
серебра, обвивавший ее, подмигивал мне кровавым глазом.
- В Кабире поговаривают, что ты хотел свести счеты с жизнью, - глухо
пророкотал далекий гром. - Я рад, что ты не сделал этого...
- Я еще сведу счеты, - криво усмехнулся я. - Только не с жизнью.
Вернее, не со своей жизнью.
Фальгрим непонимающе посмотрел на меня и потянулся за узкогорлым
кувшином.
Я и сам-то не очень себя понимал. Может быть, во мне проснулась кровь
моих легендарных вспыльчивых предков из варварского Вэя, гибких и опасных,
как клинки.
Кровь...
Алая кровь на зеленой траве.
- Гонец от солнцеподобного эмира Кабирского Дауда Абу-Салима! -
возвестил объявившийся в дверях слуга - низкорослый крепыш с двумя боевыми
серпами-камами за поясом.
- Проси, - махнул рукой Фальгрим, обрадованный тем, что столь
скользкий и болезненный разговор был внезапно прерван.
Как ни странно, я тоже испытал облегчение. Кто утверждал, что больные
любят говорить о своих болезнях? Или просто я - не больной?..
А какой я? Здоровый?!
Этого гонца я не помнил, но одевался он точно так же, как и любой
гулям эмира - праздничный чекмень темно-синего сукна, подпоясанный алым
кушаком, островерхая шапка с косицей гонца, остроносые ичиги на ногах...
Ну, и непременный ятаган за кушаком.
И сам присланный гулям был так же бородат и черноволос, с тем же
орлиным профилем, что и все гонцы эмира. Выращивают их специально для
Дауда, что ли?..
- Великий эмир Кабира приглашает Фальгрима, лорда Лоулезского, к себе
во дворец. Сегодня вечером состоится помолвка досточтимого Кемаля
аль-Монсора Абу-Салим с благородной госпожой Масако Тодзи.
Гонец отбарабанил все это заученной скороговоркой, потом заметил меня
- я еще при его появлении отошел к окну, - и поспешил продолжить:
- Вас, Высший Чэн Анкор, великий эмир также приглашает на торжество.
Посланный к вам гулям не застал вас дома...
Он запнулся и неожиданно закончил:
- А из вашего дворецкого слова не вытащишь!..
Я сдержанно кивнул.
Когда двери закрылись за гонцом, отосланным на кухню, Фальгрим
посмотрел в окно, обнаружил за ним то же, что и я - близкий к угасанию
день - и перевел взгляд на меня.
- Ну что, Чэн Анкор Вэйский, пошли жениха с невестой смотреть? А то
темнеть скоро начнет. Может, хоть там развеешься...
Я молча кивнул еще раз. Деликатные все-таки у меня друзья...

Пышная суета празднества, на которое мы с Фальгримом слегка опоздали,
сразу же закружила меня, действительно давая возможность ненадолго
забыться - и я с радостью окунулся в этот шумный водоворот, сверкающий
шитьем одежд, ослепительными улыбками, полировкой клинков и чаш с
искристым вином.
Я с искренней радостью приветствовал знакомых, стараясь не обращать
внимания на бросаемые украдкой сочувственные взгляды; я раскланивался с
дамами, говоря один комплимент за другим; я даже шутил, я был почти весел,
суматоха лиц и приветствий вытеснила из головы тяжелые мысли - чего не
смог сделать хмель вина, сделал хмель праздника.
Мгновениями мне казалось, что все вернулось на круги своя, что все -
как прежде, и я сам - прежний обаятельный и галантный Чэн Анкор, душа
общества... и ничего не случилось, словно и не было никогда разрубленного
тела на кабирской улице, не было незнакомца с изогнутым двуручным мечом,
не было неба, падающего на турнирное поле...
Не было!..
...Когда шум в зале внезапно стих, я даже не сразу сообразил, в чем
дело, всерьез увлекшись беседой с крохотным Сабиром Фучжаном, умевшим на
удивление легко управляться с огромным Лунным ножом Кван-до.
Оглянувшись, я понял, что близится кульминация сегодняшнего вечера.
Гости уже успели освободить центр зала, в углу расположились толстые
зурначи со своими дудками и согбенный старец с пятиструнным чангом - и
теперь в кругу остались двое.
Племянник эмира Кемаль аль-Монсор - не по возрасту мощный и крепко
сбитый юноша - и его невеста, стройная и легкая на ногу Масако из рода
Тодзи.
И блики от огоньков множества свечей играли на безукоризненно
отполированных лезвиях: узкой и длинной алебарды-нагинаты в руках госпожи
Масако, и тяжелого ятагана - в руках Кемаля.
В руках...
Я мысленно одернул себя и стал с интересом ждать предстоящего танца в
честь помолвки.
Наконец они поклонились друг другу: аль-Монсор - с неторопливым
достоинством и сдержанной улыбкой, Масако Тодзи - низко и почтительно,
тоже с улыбкой, но чуть лукавой.
А потом нагината госпожи Масако чуть дрогнула и неуловимым движением
взлетела вверх, описывая двойной круг вплотную к замершему Кемалю.
Замершему - да не совсем. Трижды раздавался чистый звон металла - это
стремительный ятаган аль-Монсора слегка изменял траекторию клинка
нагинаты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27