»
Хоть и скромно опущена его голова, но такой же он, каким и был. Ни прощения не попросит, ни тем более заискивать не станет, даже если от этого будет зависеть его жизнь. И какие спокойные у него руки! Значит, как настоящий хирург, умеет владеть собой. И не потому ли прячет глаза, что взгляд у него еще упрямее, чем у Оли в те времена, когда между ней и ее суженым шла дискуссия на тему — имеет ли право человек зарывать свой талант?
Тем лучше. Разговор будет короткий,
Федор Ипполитович холодно бросил:
— Ну?
По-видимому, разрешив себе долго разглядывать сына, он запоздал с этим. Если и волновался Игорь, входя сюда, то молчание отца помогло ему взять себя в руки.
— Прошу прощения, не понимаю.
Это как бы толкнуло Федора Ипполитовича под руку. Он не удержался от второго промаха. У него вырвалось гневное:
— Что за фокусы?
Неужели из-за бессонницы и утренних неприятностей (самая большая из них мозолит ему сейчас глаза) он потерял контроль над собой? Ведь помнит он, что Игоря криком не возьмешь. Три года тому назад, даже прибегнув к более крутым мерам, Федор Ипполитович с сыном не справился...
Ну, да леший с ним! Сегодня Федор Ипполитович, так и быть, окажет в некотором роде честь этому чрезмерно самоуверенному кандидату в стажеры — даст ему возможность высказаться. А затем в самом неподходящем месте ехидно, но так, что Игорь не сможет придраться, оборвет его болтовню. Самые воинственные противники профессора Шостенко, для которых дискуссия родная стихия, даже они не выдерживали заключительного слова Федора Ипполитовича.
Ну, а если и этот безошибочный прием вдруг даст осечку, можно будет просто крикнуть ему, как нашкодившему щенку: «Пошел вон!»
Тон Игоря не изменился:
— Еще раз прошу прощения. Никак не могу понять...
Федор Ипполитович начал весьма официально:
— Чем наш институт обязан честью...— Но заметил, как насмешливо поднимаются брови у сына, и все так тщательно подобранные слова сразу выскочили из головы.— Не валяй дурака! —взорвался он.— Что тебе тут надо?
— Не больше того, что получают все стажеры,— с той же нарочитой вежливостью ответил Игорь.
Конечно, у Игоря было больше времени для подготовки к встрече с отцом. А на Федора Ипполитовича сын словно с неба свалился.
Чтобы не заметил Игорь его растерянности, профессор поднялся, заложил правую руку за борт халата, левую— за спину.
— Странно! — произнес он голосом генерала, который привычно выговаривает юному, не очень лихо козырнувшему лейтенанту.— Когда я имел сомнительное удовольствие видеть тебя в последний раз, ты с пеной у рта доказывал, что именно по моей вине все в институте топчутся на месте, что от нас столько же пользы, сколько от ос меду. И после этого приезжаешь к нам за знаниями и опытом? Где ж тут логика?
Игорь слегка покраснел.
— С тех пор прошло три года. За это время шаг на месте надоел бы каждому... Но так или иначе, я уеду отсюда...— Он прикусил было язык, но, собравшись с духом, закончил тверже, чем начал:—Я уеду отсюда, только получив все, что уже найдено и будет найдено вами в ближайшее время. Кроме того, полгода срок достаточный для того, чтобы мы оба поняли нелепость наших отношений. Хочу думать, что за последние три года поумнел не только я.
Ага, Игорь начал-таки высказывать то, к чему готовился столько времени. Ну и пусть выговорится. Минуты полторы можно ему дать.
Федор Ипполитович даже не заметил оскорбительно* го намека в последней фразе сына.
Игорь продолжал чуть мягче:
— Говорят, истина лежит между спорящими. Вот и давай без гнева и предвзятости посмотрим, кто из нас к ней ближе... И не будем при этом ворошить старое. Может быть, сначала повнимательнее приглядимся друг к другу? Может быть, от нащих прежних разногласий остался лишь твой... аргумент?
— Кажется, я ясно выразился: мне не к чему присматриваться. И не о чем разговаривать с тобой! — В голосе отца зазвенел металл.— Через полминуты я забуду о тебе.
Игорь еще ниже опустил голову.
Но как потемнели у него глаза! Нет, не смущение и ее раскаяние, а стремление скрыть от отца свою непримиримость согнуло сыну шею.
— Не думаю,— совсем мягко произнес сын и заторопился, чтобы не перебил его отец:—Ты и сам, конечно, понимаешь, что ругань и кулаки никого ни в чем еще не
убедили. Как ты, в свое время действовали полицейские. Один из них оставил след и на твоей спине. Но разве он добился чего-нибудь этим? Ты тоже не добьешься. Но своих ведомых можешь задержать. Не подпустишь их, например, к сердцу, аорте, грудной клетке, А они все равно рано или чуть поздней проникнут туда. Но без тебя... В наши дни и в нашей стране наука, как и жизнь, не стоит на месте.
— Вот и прекрасно. Вот и ищи для себя место, где все мчится черт куда.
— А мне твой, так сказать, аргумент только помог,— продолжал Игорь.— Научил самостоятельности, вывел на путь, который я считаю правильным... И если хочешь от меня полной откровенности, то я приехал сюда не только для стажировки. Уж очень захотелось мне посмотреть, не начал ли ты без посторонней помощи выбираться из своего тупика. Мой сыновний долг...
Федор Ипполитович перестал слушать сына. Пусть плетет, что хочет. Все, что он проповедует,— та самая вода, в которую, не зная броду, суется зачем-то каждое новое поколение... И кровь, как видно, все-таки гуще воды: невольно приглядываешься к сыну, которого так долго не видел.
Застыв в наполеоновской позе, насупившись, чтобы скрыть свое тоскливое любопытство, Федор Ипполитович напряженно искал ответа на вопрос: разве только послушных детей любят требовательные отцы?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54