слегка приподнял подбородок и стремительно вернул его в исходное положение.
Друзю было не до его манеры здороваться. Но неужели этот мальчишка собирается домой? Все-таки заставил себя спросить вежливо:
— Разве здоровье Марины Эрастовны улучшилось?
Корнелий Аполлонович ответил зеркалу:
— Вы о Хорунжей?.. Тогда «улучшилось» звучит слишком оптимистично.— И начал, четко произнося каждое слово: — Прогноз в данном случае весьма неблагоприятный. Имеются основания опасаться, что кризис наступит не позже утра, если не будут приняты самые энергичные меры.---Суть сказанного не помешала ему найти наконец нужный ракурс для своего кашне, снять пальто с вешалки и спросить не без иронии: — Не свидетельствует ли ваше появление здесь о вашей готовности сыграть в этой истории роль того великодушного стрелочника, который рад ответить за чужие грехи?
Старенькое демисезонное пальтишко он надевал так, словно то была роскошная, только что сшитая в первоклассном ателье шуба.
«Неплохая все-таки штука палка»,—второй раз за сегодняшний день подумал Друзь.
И вспомнил правило: разговаривая с подобными субъектами, полезно перед каждой репликой сосчитать про себя хотя бы до десяти. Крепко сжав губы, он заставил себя снять пальто без спешки. Ведь если бы Хорунжей стало хуже, даже этот законченный стиляга не смог бы так хорошо играть роль равнодушного.
Стараясь не давать воли своему раздражению, Друзь спросил:
— Может быть, перед тем как уйти, вы окажете мне небольшую услугу?-
Воспитанник Фармагея "гак и не повернул к нему головы. Но, застегнув пальто, произнес:
— Охотно, если позволит время.
— Будьте добры,— мягко попросил Друзь,— снять пальто, надеть халат и подняться со мной в вашу палату. По дороге вы расскажете мне, что произошло с больной и что вы предпринимали. И поворачивайтесь побыстрее,
У меня времени еще меньше.
Молодой человек наконец сделал полуоборот от зеркала.
— В курс событий я могу вас ввести и здесь.— Корнелий Аполлонович надел шапку.—Я уже намекнул, что Хорунжей может в какой-то мере, и то не наверно, помочь только оперативное вмешательство. Так думает дежурный врач. Он так и поступил бы. Но полчаса тому назад «скорая помощь» привезла сюда пожилого человека с ущемлением паховой грыжи. В чрезвычайно тяжелом состоянии. Раньше, чем через час-полтора, дежурный вряд ли выйдет из операционной...
— И вы решили, что вам тут нечего делать?
Буда-Розальский продолжал тем же подчеркнуто
бесстрастным тоном:
— Дежурный врач полагал, что, когда он освободится, еще не будет поздно. Ну, а если будет? С разрешения дежурного врача я позвонил к его, так сказать, подвахтенному. Но мой звонок не застал его дома. Мне сказали, что он будет после десяти. Упрекнуть его не за что. Визиты «скорой помощи» к нам обычно начинаются около двенадцати, а ночи под среду, как известно, вообще проходят спокойно.
— А короче вы не можете?
— После вашего звонка я осмелился потревожить доктора Евецкого. Он руководит диссертацией моего патрона и вообще очень благосклонно относится к нему. К тому же блестяще оперирует на брюшной полости. Выслушал он меня внимательно. Посочувствовал. И порекомендовал вызвать Григория Григорьевича. Или вас, так как вы приняли Хорунжую в клинику. Вами он руководит, моего ментора готовит на соискание кандидатской степени. И не знает, что у вас обоих телефонов нет. Да и вы не дома, потому что недавно звонили сюда. А добраться к моему ординатору — на это нужно полчаса трамваем. Пока я все ему расскажу, да полчаса на обратную дорогу, боюсь, Хорунжей тогда ничем не поможешь. И Григорий Григорьевич не из тех, кто по вечерам сидит дома... Совсем обнаглев, я позвонил самому профессору! Ответил мне женский голос: Федор Ипполитович все знает, а вы спешите сюда. Вот я и спустился вниз, чтобы встретить вас на пороге. Я готов ко всему —ассистировать вам или мчаться к своему наставнику, если вы скажете, что вам тут нечего делать. В таком случае...
Являть миру совершеннейший образец олимпийского спокойствия Буда-Рбзальский, очевидно, считал главным своим достоинством. Но неожиданно он стыдливо потупился.
Друзь переступил с ноги на ногу от нетерпения.
— Что там еще?
Буда-Розальский закончил:
— Сегодня последний день января. Зарплату мы получим завтра. Одолжите мне до завтра десятку,— думаю, что подобная акция в ваших возможностях. Тогда я привезу Григория Григорьевича через двадцать минут на такси,., если, конечно, застану его дома.
Терпение Друзя подошло к концу. Но просьба носителя пышных имен заставила его улыбнуться.
— За информацию благодарю. Ну, а если время, как вы говорите, у вас еще есть, то пройдемте к Марине Эрастовне.
И, не ожидая ответа, вышел из раздевалки.
Корнелий Аполлонович был проворнее, чем казалось. Друзя он догнал на лестнице, и халат на нем был застегнут на все пуговицы.
На площадке второго этажа Друзь встретил вдруг Серафиму Адриановну. Эта операционная сестра почти никогда не задерживалась в клинике после семи, а сейчас первая пошла ординатору навстречу.
— Добрый вечер, Сергей Антонович. Мне звонили от Федора Ипполитовича. Моя операционная и я в вашем распоряжении.
Друзь склонил перед ней голову:
— Не знаю, как и благодарить вас.
Удивила его и ночная медсестра в женском отделении. Увидев Друзя, она вздохнула так, словно свалилась с плеч огромная тяжесть.
Переступив порог семнадцатой палаты, Друзь увидел сразу: Хорунжая понимает, какая грозная нависла над ней опасность и кто виноват в этом.
Очень трудная встала перед ним задача:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79