— лице не было заметно. Подумаешь, долгожданный гость...
— Что сие значит?
Прозвучало это холодно. Когда сын пялит на тебя глаза, а спина Ольги вдруг выпрямилась,— выказать в подобной ситуации хотя бы подобие какого-либо чувства было ниже человеческого достоинства.
— Доброе утро,— поздоровался Игорь.— Ты, пожалуйста, извини, что я так рано. Но у меня к тебе неотложное дело.
Какая дерзость!
— Дома я по делам не принимаю.
Этим Федор Ипполитович выразил все. Он величественно проследовал в ванную.
Странная все-таки вещь: в ванной, бреясь и принимая душ, думал он не о сыне,— что ему, в конце концов, этот отрезанный ломоть? — а об Ольге: почему она выпрямилась, но не обернулась? Неужели после стольких «лояльных» лет ей захотелось устроить мужу одну из тех сцен, которых слишком много было до женитьбы? Почему же в таком случае она палец о палец не ударила, чтобы Игорь первым сделал шаг к примирению? Ведь она догадывается, что не было бы тогда на свете более счастливого отца...
В столовой Ольга посадила сына слева от себя — на то место, где он сидел когда-то. Поэтому Федор Ипполитович торжественнее, чем когда-либо, поцеловал жене руку и притронулся губами к ее щеке. Пусть видит нераскаявшийся сын — его уход из дома на взаимоотношениях матери и отца не отразился. Свое он получит сполна, как только отец останется с ним после завтрака с глазу на глаз. И хоть сердце у Федора Ипполитовича часто теперь пошаливает, придется ему кое-что выдержать. Будет закончен и ночной разговор с Татьяной: отец поставит ее на место...
— А наша молодая госпожа изволит еще спать? — поинтересовался глава семьи.
И встретился с задумчивым взглядом сына, Ничего дерзкого в этом взгляде не было. Очевидно, отрезанный ломоть не прочь посидеть в родном доме подольше, полакомиться приготовленным матерью завтраком. Даже иронии в глазах Игоря Федор Ипполитович не заметил.
Ну, нет, это ему не поможет!
Притворяясь, будто справа пустой стул, Федор Ипполитович перевел взгляд на жену. Но лучше бы он не делал этого...
К еде Ольга не притронулась. Не заметил Федор Ипполитович ни мелких морщин у жены под глазами, ни чуть обвислых щек. Зато глаза... Так и есть, перед ним та самая сестра милосердия, которая тридцать шесть лет назад приглянулась молодому хирургу в Екатеринодаре... и та Оля, которая вдруг узнала, что за четыре года ее муж ни разу не написал своему учителю.
По спине Федора Ипполитовича пробежал холодок. Но он пренебрежительно пожал плечами: в чем, в конце концов, дело? Три года ее сынок носа сюда не показывал, и ничего с ней не случалось. А сейчас — подумаешь, какое событие!
Испуганный выражением материнских глаз, Игорь встал из-за стола.
— Извини, папа. Теперь я вижу, что нам лучше поговорить не здесь. Сейчас я только об одном прошу: прими меня сразу, как только придешь в институт. Поверь, дело у меня не терпит отлагательства...
Немного полегчало бы Федору Ипполитовичу, если бы он не сдержался,— ударил, скажем, кулаком по столу и крикнул: «Пошел вон». Вместо этого он весьма сдержанно бросил:
— Не выгнали тебя отсюда сразу — сиди. И пока к тебе не обратились, помалкивай.
— Сядь, Игорь,— тихо сказала Ольга.— После завтрака отец выслушает тебя. Или...— К мужу она обратилась еще тише, но каждое слово было как удар: — Не лицемерь, Федор. К тебе сын пришел, а ты... Милицию позовешь? Ждешь, что Игорь упадет перед тобой на колени? Снова начнешь драться?
Игорь низко опустил голову. Кажется, совесть у него еще есть.
Но опустил голову и отец. Федор Ипполитович вдруг почувствовал себя тем самым молодоженом, который стоял перед своей юной женой, боясь сказать слово, а через минуту кинулся писать покаянное письмо Дмитрию Кирилловичу... Но тогда Ольга молча смотрела на него, а сегодня ее слова падают, как куски льда на разгоряченное тело.
— Ты выслушаешь Игоря здесь, Федор. Очень внимательно выслушаешь. Разговаривать будете без меня. И ты, Игорь, трижды подумаешь, прежде чем ответить отцу. Кто из вас больше виноват, мне все равно. Но если вы не придете пусть к самому худому миру, если сегодня за этот стол не сядет обедать вся наша семья, ни ты, Федор, ни ты, Игорь, мне больше не нужны. Тогда хоть горло друг другу перегрызите...
Произнося свой ультиматум, Ольга налила два стакана чаю, придвинула их мужу и сыну.
Федор Ипполитович мрачно следил за женой. Сохраняя свое достоинство, он должен был небрежно бросить: «Прошу прощенья» — и выйти из-за стола с высоко поднятой головой. Но он не шевельнулся. Если в Ольге действительно проснулась Оля, самое безопасное — сосредоточить все свое внимание на стакане чая.
Как же неразумно устроила природа женскую половину человечества! Каждая всю себя отдает тому, кого любит, от кого родила детей. Чего только не вытерпит, даже если любовь ее начала угасать! И как неожиданно и неудержимо вспыхивает в женщине ярость, если затронешь рожденное ею. Вопреки всякой логике, жгучей ненавистью становится тогда самая преданная любовь!
Истуканом сидел над недоеденным завтраком и Игорь — виновник этой нелепой сцены...
Кто знает, чем кончилось бы это напряженное молчание, если бы в столовую не вошла Татьяна.
— Почему ты не разбудила меня, мама? — сказала она с порога.
Но увидела Игоря, разглядела, как сосредоточенно брат и отец уставились в свои стаканы, громко вздохнула:
— А-а...
Смирнехонько села против брата.
Отцу улыбнулась, будто ночью ничего между ними не произошло. Брату едва заметно подмигнула: держись, мол, братец. Настроение у нее — лучшего не надо. Выглядит чудесно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79