Но он сознавал. Что за душой у него куда больше и в этом секрет его внутренней уверенности. Однако, чтобы уверенность эта была не слишком велика и не позволила успокоиться сердцу и застыть воображению, судьба послала ему любовные треволнения, которые погнали сто, как раз в период вечеров в журнале «Ла плюм», в романтическое, хотя и неудачное путешествие в Англию.
Гавре он сел на корабль, идущий в Дувр. Предыдущую ночь провел в портовой гостинице, спал недолго и плохо, из ресторации внизу допоздна доносились звуки гармоники, пьяные вопли и звон посуды. В темноте к нему начали ломиться, перепуганный, он уже выскочил из кровати и стал торопливо натягивать одежду, но, когда второй раз громогласно крикнул: «Кто там?»— стучать перестали, и пара, ссорившаяся на непонятном языке, шаткой и неверной походкой удалилась по лестнице в номер, находящийся этажом выше. Тогда он снова лег и заснул, на этот раз уже спокойно. Утром, пораженный непривычностью и бедностью гостиничного номера, встал и отправился бродить по городу до отплытия пароходика. Не забыл основательно перекусить в с чистыми накрахмаленными занавесками в бело-красную клетку; с аппетитом съел огромную порцию жареных сардинок, которые подала ему на сковороде высокая блондинка, и солидную баранью котлету. Отодвинул кувшин с сидром и попросил вина, но вино было слабое, молодое. Несмотря на это, он почувствовал себя уже лучше. Друзья обычно говорили о нем, что из-за стола он всегда встает веселее, чем когда садится за него. Сытость и тепло разрядили чувство напряженного ожидания, которое не покидало его с тех пор, как он решил в Париже ехать к Анни. Этапы поездки тянулись бесконечно. Езда в поезде прискучила ему, приведя в состояние невыносимой опустошенности, только сойдя в Гавре, он почувствовал себя словно бы за границей, эта перемена в его обычных занятиях (даже показалось, что будто остановились часы) вновь вернула, как обычно во время пребывания в новых городах, присущую ему зоркость.
С восхищением смотрел он на яркие платки грузчиков. Повязанные на шее или на голове, чего он никогда видал, пытался запомнить цветистые нормандские ругательства и местные обороты, лениво размышлял, как отличны эти северные братья французы от низкорослых черноволосых грузчиков, снующих в портах Ниццы, Каннах и Монако, в городах его детства и ранней молодости. С теми легко было сойтись, первый шаг делался сам собой, хотя быстро завязанное знакомство часто переходило в яростную ссору и драку, неоднократно он был этому свидетелем. А эти рослые, сильные, неразговорчивые. Здесь лучше не соваться с шуточками, серьезные лица и ворчливый той предупреждают, что лучше не задевать и Похожи на них уже знакомые ему бельгийцы пожалуй, добродушнее, особенно после скольких кружек пива корабль погрузили последние ящики с яблоками и маслом. Отплыли. Пассажиров было немного, все преимущественно среднего достатка, на взгляд — торговые посредники и мелкие коммерсанты, пытающиеся устроить заграничные сделки. Корабль не первой категории, небольшой грузовой пароход, при случае перевозящий и немногочисленных пассажиров.
Несмотря на полдень, небо уже затянуто ровной пеленой сумерек. Он достал газету, но читать было темно впрочем, он был слишком занят собой, чтобы углублять в рубрику происшествий. Что скажет Анни? Обрадуется ли после годичной разлуки? А может быть, расстояние и время сделали ее более благосклонной? Наверное, она забыла о прежних спорах и бурных сценах, которые он ей устраивал, когда она не отвечала на его чувства и не хотела ничего обещать на будущее. Как она бледнела, когда он взрывался и, не сдерживаясь, бил кулаком по хрупкому письменному столику, стоящему в ее чердачной комнатке в Хоннефе. Долго после этого она ходила испуганная и несколько дней избегала его взгляда за столом во время обеда с графиней Мильгау и маленькой Габриэль.
Не замечала его. Его вежливость и хорошее воспитание исчезали во время приступов гнева, бессилия и желания, он, должно быть, напоминал ей грузчиков из Ниццы, переменчивых, бурных и достойных презрения благовоспитанной английской девицы. Но она не должна забыть тех чудесных дней, которые выпали на их долю во время пребывания на Рейне пикники, беседы, прогулки вдвоем на фоне меняющихся декораций времен года такого театрального края.
Когда два года назад мадам Никосия, мать его приятеля Рене, предложила устроить ему место французского учителя для малютки Габриэль, дочери графини Мильгау, он вначале колебался. Даже виды на хорошее жалованье и год беззаботного житья не очень соблазняли бросить Париж, где он недавно поселился. И только облик гувернантки-англичанки, красивой девушки с серыми глазами, пепельными волосами и обаятельной улыбкой, побудил его решиться. Молодой мсье Костровицкий — он еще не взял тогда литературный псевдоним Аполлинер — находился в то время в очень романтическом периоде: безуспешны оказались ухаживания за Линдой Молина да Сильва, дочерью учителя танцев и хороших манер в Сен-Сире; правда, стихи к хорошенькой валлонке Мирейр встретили благосклонный прием, но не более того. Ему было двадцать два года, и сердце его ожидало благословенного дня. Но и английская мисс не захотела ответить ему взаимностью. Пуританские принципы, вынесенные из родительского дома, и северный темперамент делали ее настоящим образцом хорошей гувернантки. Может быть, молодой человек просто не пришелся ей по вкусу. Разглядывая его фотографии того времени, трудно удивиться Анни. На снимке лицо почти смешное от чрезмерной его выразительности, яйцеподобный овал, пока еще юношески стройная фигура, торчащие забавно усики, чувственный маленький рот и глаза, только глаза красивые, полные жизни и одновременно какой-то настороженности, южные, чарующие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95