«Все как один — на уборку урожая!»
Вуншгетрей отодвигает кресло и пересаживается за малый заседательский стол.
— Надеюсь, все в курсе? Пусть Краусхар доложит и объяснит.
Краусхар докладывает обстоятельно и с перестраховкой. Инстинкт самосохранения. Мягкое кресло полезнее для почек, чем сиденье трактора. Доклад идет по схеме: сперва об успехах сельского хозяйства в районном масштабе. Даже очень сомнительная птицеферма для уток заносится в список успехов. Вперед, к новым успехам! Но следует отметить, что наряду с недостатки... трали-вали, вы же знаете... Недостатком, к примеру, можно считать замедленные темпы увеличения поголовья. Краусхар сумел привлечь здоровое пополнение из других широт — он выписал шведских коров. Район может незамедлительно получить шведский скот, но как и куда прикажете его ставить, если люди возражают?
— Это кто же возражает?
— Да хотя бы Бинкоп. Вуншгетрей улыбается:
— На каком основании, товарищ Ханзен?
— Известно на каком. Симеон победоносно:
— Товарищ Вуншгетрей! Позволь мне как представительнице местных органов власти дать необходимые объяснения! — И далее Фрида констатирует ^недостаток доверия по отношению к государственному аппарату со стороны товарища Ханзена, Фрида листает свою тетрадь: вот, к примеру, его высказывания...
Черная тетрадь Симеон насторожила секретаря... Случилось это еще до того, как он приехал в Майберг первым секретарем. Он был тогда вторым секретарем в одном из северных районов республики, и у них разбиралось дело одного продавца из книжного магазина. Продавец, старый член партии, утверждал, что не все новые советские книги одинаково хороши.
Ну и удар ЛАЯ Вуншгетрея: старый член партии — и вдруг вражеские взгляды. А до сих пор все старые партийцы представлялись ему героями, образцом, достойным подражания. Итак, друг против друга стоят герой со своим опытом и Вуншгетрей, отягощенный грузом прошлых ошибок.
Товарищ из книжного магазина в подтверждение своих слов сослался на один новый советский роман. Что правда, то правда — это был далеко не шедевр.
Бурное собрание партактива. Вуншгетрей без устали строчит в своей черной тетради. Ночью он не может уснуть. Он отвечает за исход собрания, он должен сделать доклад. Должен защитить советского человека, защитить друзей и книги друзей, которые спасли его от смерти, открыли ему глаза.
Похоже, что Вуншгетрей недаром подвергал сомнению моральный облик старого члена партии: товарищ из книжного магазина провел годы большой войны в Англии, в эмиграции. Не исключено, что именно там в него проник классово чуждый дух сомнения. Кроме того, он, как выяснилось, регулярно получал открытки из Чехословакии. Эти открытки — несколько размашистых строчек — не содержали ничего, кроме безобидных приветов, и всегда были подписаны одним и тем же именем: Ганс. Подозрительно. Продавца из книжного магазина арестовали.
А Вуншгетрея после этого перевели в Майберг: сменить на посту прежнего секретаря Карла Крюгера.
До сих пор послевоенная судьба Вуншгетрея складывалась вполне благополучно: истина была истиной, а ложь ложью. Все казалось неколебимым и неизменным. Историю советских коммунистов Вуншгетрей знал назубок. Это с него спрашивали, да он и сам к этому стремился. Он изучил биографию человека по имени Сталин. Он сроднился с этой книгой, покуда в году тысяча девятьсот пятьдесят шестом она некоторым образом не вывалилась у него из рук.
Что же теперь? Остался ли на свете хоть один человек с нормальными пятью чувствами? А у этого человека—голова? И в голове — мозги?
Вуншгетрей вконец извелся. Он был не из тех, кто с воплями бегает в поисках совета; он побывал в Сталинградском котле и повидал много чего по-страшнее.
На совещаниях районных секретарей он убедился, что другие уже вполне справились со своим разочарованием. Не разводить ошибочных дискуссий? Вперед! Пожалуй, так оно и лучше, ведь земля не выглядит серой, а, напротив, сверкает летними красками.
Вуншгетрей представляется себе колоском, стоящим на краю поля, у самой дороги. Колосок рос и наливался, но вдруг налетела буря и надломила его. Дождь прибил его к земле. Значит, конец? Нет, в один прекрасный день наиболее гибкая часть стебля распрямляется, пытаясь снова подставить колосок солнечным лучам. И снова стоит колосок с надломом — с надломом, но не пустой, не совсем пустой.
Одно лишь постоянно гнетет Вуншгетрея — судьба того члена партии, которого он в свое время осудил, правда, из лучших побуждений.
Герберт Вуншгетрей места себе не находит. Он едет наконец в район, где работал раньше, отыскивает адрес того старого товарища, но встречает только его жену.
А куда делся он сам? Умер, не в тюрьме, правда, а позже, когда его уже выпустили. Никто не мог доказать, что он усвоил «де-то вражеский образ мыслей. А критика советской книги — это отнюдь не вражеский выпад, скорей наоборот. Вуншгетрей теперь это тоже понимал, но что толку? И ни к чему не приводили попытки убедить себя самого, что товарищ умер от старости, а не от потрясений.
Вуншгетрей заплакал самыми настоящими слезами. Не перед женой умершего и не перед собственной женой, а у себя в кабинете, предварительно заперев дверь. И плакал он не так, как плачут дети,— из его груди вырвался сухой хрип, без слез.
Где он постиг искусство черной тетради? Если покопаться в памяти, он овладевал этим искусством на окружных совещаниях. Черная тетрадь помогала прекращать нежелательные дискуссии и действовала посильнее убедительных доводов. Достаточно было бросить пристальный или многозначительный взгляд на неумного спорщика, склониться над черной тетрадью и сделать в ней какие-то пометки, чтобы дискуссия вошла в берега.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121