Через два-три года «Цветущее поле» будет производить достаточно кормов. И в долги не залезет.
У Тимпе нос крючком. Во время дойки нос служит ему ту же службу, что шпора рыцарю. Коровы дают молоко галопом, как утверждает Мампе Горемыка. И для других целей пользуется Тимпе своим носом. Например, ДЛЯ споров. Тимпе иронически морщит его и тем подстрекает своих противников к необдуманным выпадам.
Какое дело Тимпе до кормов? С него требуют, чтоб были коровы. Чтоб было молоко. А у Оле реакционные взгляды.
Мужчины спорят. Мягкосердечная Эрна Тимпе с перепугу прихлебывает кофе из чашки Оле. Тимпе дико поводит глазами.— Ах, ты уже вылизываешь его чашки?
Эрна, мать троих детей, краснеет как школьница. Ее объяснения не имеют успеха. Тео Тимпе как с цепи сорвался, в его ревнивой голове мелькают подозрения одно другого страшнее. Отныне и впредь председатель будет ДЛЯ него призовым племенным быком, которого время от времени не мешает оглушить дубинкой промеж рогов.
Тимпе нацелил свой нос на Фриду Симеон — бургомистра.
— Неужто вы допустите, чтобы скотник, приехавший к вам издалека, подох с голоду?
Но с Фридой лучше даже не заговаривать про Оле. С чего бы это? Разве она не признала свои ошибки, разве не подвергла свои поступки здоровой самокритике?
Так-то так, но жизнь движется неисповедимыми путями, и Фрида Симеон не возлагает больше никаких надежд на Вильма Сольтена. На ее взгляд, он недостаточно повышает квалефекацию. Правда, Хольтен—добрый дух «Цветущего поля», не хуже Бинкопа или Крюгера, он великий работяга, тракторист, передовик, но скажите на милость, много ли это значит ДЛЯ Фриды Симеон? Кто, как не Хольтен, позорно плелся в хвосте, когда они под руководством все той же Фриды изучали десятую главу «Истории ВКП(б)»?
Зато Оле вдруг стал в глазах Фриды перспективным кадром. Ему вернули партбилет. Он заделался актевистом, повысил свою квалефекацию. Можно не сомневаться, что в свои одинокие ночи он проглотил бездну литературы, чтобы соответствовать занимаемой должности. Вот о таком мужчине всегда мечтала Фрида. А как он умеет всех увлекать за собой!
На собраниях она садилась теперь рядом с Оле, подливала ему в стакан и держала про запас коробок спичек — вдруг у него погаснет трубка! Всеми правдами и неправдами она старалась быть полезной и ласковой, как майское, чуть туманное утро. Она даже о его здоровье заботилась.
— Не надрывайся! Не горячись, а то кондрашка хватит. Сказано ведь: «В центре внимания стоит человек!» А кто тебе штопает драные носки?
Оле не знал, куда деваться от этой рассудочной заботы, но Фрида не отступала.
— Приноси мне свои носки. Как-никак мы товарищи по партии.
В деревне от людей ничего не скроешь. Оле прекрасно знал, что Фрида и свои-то чулки не штопает.
— Скажешь, у твоей матери без моих носков работы не хватает?
Тогда Фрида решает опустить забрало. Что может быть слаще мести? При удобном случае, разумеется! Удобный случай не заставил себя ждать. Оле Бинкоп оказался не на высоте в вопросе беспривязного содержания скота. Из-за него и Фрида оказалась не на высоте. Неужто Блюменау останется единственной деревней, где нет открытого коровника? Оле стоял за капитальное строительство и увеличивал поголовье скота, руководствуясь принципом: поспешишь — людей насмешишь. Беда, да и только. Беспартийный Тимпе проявлял стопроцентную инициативу, а партийный консерватор подавлял таковую.
Фрида сочла своим долгом перейти на официальный тон. За подавление инициативы надо отвечать. Тем лучше!
В один прекрасный день во двор кооператива въехал грузовой автопоезд, до того длинный, что последний прицеп остался где-то за воротами. Балки, доски, стропила, брусья, всевозможный строительный материал громоздились на нем горой, как сено на возу.
— Куда сгружать эту петрушку?
Председателя на месте нет. Тимпе с видом знатока обнюхивает лес и велит разгружать машину за коровником.
Возвращается Оле. Он разглядывает беспорядочное нагромождение стройматериалов. Открытый коровник! Модные штучки! На кой ляд им это нужно?
Оле мрачно идет в правление. Кому понадобился открытый коровник, тот пусть его и строит. Общее собрание такого решения не принимало.
В дверях коровника стоит Тео Тимпе. Досада председателя доставляет ему истинное наслаждение.
Стройматериал остается лежать там, куда его свалили, и гниет потихоньку. Матерый заяц-русак преудобно устраивается под досками на зиму. Теперь уже никто не подумает, что вокруг проблемы открытого содержания скота когда-то кипели таки страсти. Приходит зима. Деревню засыпало снегом. Тут бы и отдохнуть. Но при современном способе ведения хозяйства... Разве газеты не призывают во весь голос: «Нельзя сидеть за печкой!»? Минуточку терпения, товарищи, мы тоже не бездельники, но надо же дать людям хоть небольшую передышку. Надо же им все разведать, деревенские слухи обговорить. Плохи те времена, когда слухи иссякают и человек становится как камень и нет ему дела до другого человека.
И разве не пора рассказать, почему Ян Буллерт, этот шутник, мало-помалу очерствел и не годится больше на роль секретаря парторганизации?
Было это шесть лет назад, летом, в самый разгар жатвы. Ян Буллерт собирался в Берлин. Его выбрали делегатом на партийную конференцию. А жена у него лежала дома больная — надорвалась.
В портфель, негнущийся как доска, Ян Буллерт кинул ночную рубаху, две пачки табаку, каравай хлеба, фунт масла и полтора десятка крутых яиц, потом чмокнул жену и ворчливо сказал:
— Хоть бы какая нечистая сила меня выручила. Дочерям он дал подробнейшие инструкции:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121