Церковный закон остается церковным законом, и так далее! Иначе твой муж будет упырем бродить по свету, а этого ты, верно, не хочешь.
Эмма не хочет мужа-упыря. Пусть лучше упокоится в земле. Перетаскивать труп с места на место как-то страшновато.
Вселенская стужа. Оле мерзнет и мерзнет. И все ему видится кулачок Антона, ледяной кулачок, подъятый к тучам. Как же теперь его друг и товарищ, непримиренный, одинокий, будет обитать среди мертвых?
Аннгрет хлопочет в комнате, стройная и гибкая. Антон Дюрр не был ее другом. Но о мертвых — или хорошо, или ничего! В своих хлопотах Аннгрет задевает плечом опечаленного мужа. У Оле зуб на зуб не попадает.
— Что мне сделать, чтобы ты пустила меня к себе в постель и согрела?
У Аннгрет даже в день смерти Антона есть свои пожелания. Она хочет, чтоб муж надел на похороны высокие сапоги. Оле еще с войны ненавидит кожаные голенища. От них несет командами и разит несправедливостью.
Аннгрет воркует, разжигает его: и совсем она не о военных сапогах говорит, а о крестьянских, на меху, подкованных железками.
— Вот они, возьми!
Оле смотрит на теплую овчину в сапогах. Очень продрог он. За окном идет снежок. Оле обещает надеть сапоги.
В дверь стучат. Пришла Эмма Дюрр. Общипанная курочка среди зимней ночи.
— Антону негде успокоиться. Неужто он это заслужил?
Оле разом возвращается к жизни. Озноб как рукой сняло. Кое-что он сумеет сделать для покойного друга. Разве же он не депутат районного собрания, не председатель «Крестьянской помощи»? Как-никак он человек значимый.
— Ну я им покажу, где будет лежать его тело!
Он приказывает принести домовину Антона в церковную башню под колокола.
— А кому не нравится, пусть мотает оттуда.
На следующий день заколоченный гроб стоит в будущей своей могиле. У Эммы уже и слез нет. Значит, Антон и вправду стал упырем?
Тяжкие думы пригибают к земле беднягу Оле. Кто перетаскивает тело Антона? Кто положил его обед под подпиленное дерево? Он велит опять перенести покойника в башню.
На ночь бургомистр Нитнагель ставит за крестами деревенского сторожа.
Около полуночи сторож идет во второй раз поужинать. Через полчаса он возвращается на свой пост — покойник лежит в могиле.
По деревне идет шепоток, шушуканье: покойник бродит среди живых, они нарушили церковный закон.
Оле сзывает своих товарищей нести вахту у мертвого тела. Следующей ночью бургомистр Нитнагель, Ян Буллерт, Вильм Хольтен и Оле сидят, как черные ангелы, на могильных холмиках и даже закурить себе не позволяют.
Но ничего не случается. Ян Буллерт советует пуститься на хитрость: они пойдут в трактир, словно им уже надоело сторожить. У дверей трактира повернут обратно и крадучись вернутся на погост.
Сова кричит. Кричит три раза, и вопль ее доносится из самой ризницы. Дверь башни распахнулась. Появляется гроб покойного Дюрра. Он не парит в воздухе, как положено видениям и призракам. Он шагает на четырех ногах, кряхтит, кашляет, спотыкается, изрыгает проклятия и командует, словно прусский фельдфебель.
— В ноту идти!
Приятели прячутся за крестами. Только бы не вспугнуть дерзких гробоносцев! Они не хотят, чтобы тело Антона было сброшено наземь и осквернено.
Гроб приближается. Уже явственно видны две фигуры, его несущие. Вильм Хольтен, самый молодой из новоявленных кладбищенских стражей, не в силах сдержать своего нетерпения.
— Ага! — вырывается у него.
Гроб падает. Носильщики бросаются наутек. Топот, словно вскачь пустились битюг и рысак.
Стражи окружают церковь. Оле видит, как кто-то на рысях мчится меж могильных рядов. Он бросается за ним, настигает, бьет кулаком по шляпе и под нею чувствует твердую человеческую голову. Вот тебе и привидение!
Человека в шляпе шатнуло, но он рванулся, и вот его уже и след простыл. Стражи прочесывают кладбище. Второй тоже как сквозь землю провалился.
Они относят гроб Антона в башню, под колокола, и принимают меры, чтобы ничья рука больше не тревожила последний сон покойного друга.
Похоронная процессия сильно растянулась. Кроме друзей покойного, пришло множество любопытных. Им охота посмотреть на гражданские похороны. Церковные старосты Рамш и Серно, чопорные, в черном с головы до пят, тоже идут за гробом.
— Гляди, и лесопильщик здесь,— перешептываются.
— Антон здорово его прижал с крупномерным лесом и штакетником.
— С покойника не спросится.
Старухам любопытно, что это будет за проповедь без пастора. Антон Второй и Эмма Вторая, Дюрровы ребятишки, бледные и не выспавшиеся, стоят между дядей Оле и матерью. Они плачут. Оле кусает губы — видно, хочет перекусить свое горе. На кладбищенских соснах сидят две вороны, вялые от холода. Они удивленно косятся на бумажные розы в венках. Толстяк Серно набожно скрестил руки на выпирающем животе, хотя о молитвах здесь и речи нет. Здесь поют любимую песню покойного «Смело, товарищи, в ногу!..»
Венки из сосновых веток благоухают. От районного секретариата партии несколько человек притащили венок—огромный, как заднее колесо кареты. Они поют громко и вызывающе. Лесопильщик не поет. Он берется рукой за горло и хрипит:
— Простыл!..
Карл Крюгер говорит о жизни Антона Дюрра:
— Это был человек, не знавший устали. Некий Иисус Христос— если таковой существовал — на него бы не нарадовался.
Вороны каркают на верхушках сосен. Толстый Серно с удовольствием бы погладил птиц. Как они хитроумно мешают богохульной проповеди!
Карл Крюгер держит речь о судьбе:
— Товарищи, друзья, судьбы не существует. Судьбу подстраивают, так же как чудеса. Ребенок умирает от скарлатины. Судьба? Ни в коем случае!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121