Как это уместно в данном случае! Разве фрау Штамм не испытала на себе силы ветра и так далее? Эту книгу написал американец.
Молодая женщина заливается краской и нерешительно поясняет:
— Эту книгу, эту библию человеческой души, написала американка.
— О, конечно! — Смутить Рамша не так-то просто.
Да здравствует полнейшее равноправие! Главное, что это американская книга, а не красная русская тарабарщина, и так далее.
Фрау Штамм читает американский роман тайком. Она готова в этом признаться, не считая, что совершает предательство в отношении мужа. Собственно говоря, ей надо было бы убрать навоз из хлева и удобрить огород.
Рамш сразу находит для нее выход из положения. Он отлично знает участок в лесничестве. Только там все произрастает так хорошо без всяких удобрений. Земля здесь успела отдохнуть. Предшественник лесничего Штамма ее не использовал. А жирный козий навоз только попортит корни молодых растений.
Пусть фрау Штамм знает, что ему очень приятно было постоять здесь под окном и побеседовать о духовных ценностях, о книгах, таких, как «Унесенные ветром». В этих богом заброшенных краях редко встречаешь развитого человека.
— Молодая женщина снова краснеет.
— Всего хорошего.
— До свиданья.
В доме Оле балки скрипят от огорчения. Аннгрет этого не слышит. Она занята собой. Как в молодые годы, готова целый день стоять перед большим зеркалом и смотреть на себя то в одном, то в другом наряде. В туфлях на высоких каблуках она ходит из угла в угол по голубой комнате, кивает своему отражению, пристально смотрит на свой рот, говорящий: «Сегодня у нас собираются гости, фрау Рамш».
Когда В ильм Хольтен с груженной навозом тачкой проходит под окном, Аннгрет быстро садится, напускает на себя смиренный вид и рассматривает_фотографии из времен своей молодости. На одной из них она снята с Юлианом Рамшем, студентом-медиком, в зарослях вереска меж двух озер. Фотография шесть на шесть. Неподдельные чувства. Не ведающая морщин юность.
Аннгрет не может досыта насмотреться на себя. Нет, она еще не стара. Хо-хо, взгляд ее мечет молнии! С веселым грохотаньем, как гроза, надвигается вторая молодость.
А Юлиан? Да разве он состоит из одних недостатков? Ни в коем случае. Иначе не могла бы она любить его в те годы. Он был настоящей ее любовью, даже в тяжелую пору жизни с Оле, теперь-то она это знает. Да, но Юлиан... Просто он был хорошим сыном, уважал желание старика отца, а тот был дурным человеком.
Как много лет назад, Аннгрет пишет письмо Юлиану Рамшу. «...но теперь ты не в Америке. Нас разделяют только тропинки, протоптанные от дома к дому,— не океан. Я жду, жду! Ты не приходишь...» Затем следует целый табун бессмысленных слов и любовных признаний. «Ты жесток и неумолим, как тигр! О любовь, бездонная любовь!»
Не сходит ли Аннгрет с ума?
В почтовом отделении Блюменау смеются над деликатными манерами некоторых прелюбодеев. Теперь, значит, надумали писать письма, а расстояние-то между ними всего три дома. Почему бы им еще не поприветствовать друг друга через радиоконцерт по заявкам?
Проходят дни, а с лесопильни даже вести не подают. Зато из деревни выползает слушок, семиголовая гидра: Юлиана Рамша видели в саду у новой лесничихи. Исполненные чувства взоры. Приятная беседа, светское обхождение.
Аннгрет целый день борется с этим слухом. Отойди от меня, грешный змий! Она молится, как молилась в детстве, чтобы сбылись рождественские желания. Она надевает рабочее платье, хлопочет во дворе, задает корм скотине, и работа спорится у нее в руках. С удивленным В ильмом Хольтеном она сегодня говорит обходительно, почти ласково; душа у голубей на крыше не чище души Аннгрет.
Но на следующее утро она надевает свой изящный черный костюм, в котором обычно ходит в церковь, и уезжает в город.
Здоровье Оле день ото дня поправляется. И опять, как в году под цифрой ноль: он возьмет жизнь в свои еще слабые руки и все начнет сначала. В солнечные дни ему кажется, что больница, все это нагромождение кроватей, стонов и разговоров о болезнях, шприцев и таблеток, уже осталась позади.
Юные тельмановцы снова приходят к нему. Эмма Вторая вытаскивает из своего рюкзачка рубашку ангорской шерсти.
— Мы слышали, что ты страдаешь от приступов озноба, дядя Оле.
— Кто вам сказал?
— Мать. Наш отряд желает тебе тепла и здоровья. Будь готов!
Ян Буллерт тоже навещает бывшего своего коллегу и выкладывает добрую половину окорока на его одеяло!
— Семейство Буллертов желает тебе бодрости и сил!
В разговоре Ян старается вовсе не упоминать деревни Блюменау, словно районный Совет успел за это время продать ее Саксонии.
Но Оле и не думает обходить стороной свою родную деревню. Там, и только там, все его мысли.
— Еще парочку деньков — и я буду здоров как бык, вот увидишь!
— Нет, нет, сначала хорошенько подлечись и не волнуйся.
— Со старым покончено! Все начинается заново!
— Будь спокоен! Мы время даром не теряем. Обстоятельства смерти Антона будут выяснены.
Так они говорят, перебивая друг друга.
— Вас спрашивала какая-то женщина,— однажды в солнечный полдень говорит молодая сестра.
Оле читает книгу «Компост, или Сберегательная касса крестьянина».
Он поднимает глаза от страницы.
— Женщина? Маленькая такая, на курочку похожа?
— Нет, высокая, светловолосая и с темными глазами. В черном костюме.
— Ах, вот как.
— Ее не пропустили в палату. Оле нервно перелистывает книгу.
— И что же, она ушла с опущенной головой, когда ее не пропустили?
— Нет. Я свела ее к врачу, но он все равно не дал разрешения навестить вас. Тогда она ушла. Мне показалось, что у нее немного увлажнились глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121