В коридоре нижнего этажа он остановился. Было попрежнему тихо.Шевалье дошел уже до лавки. Она была пуста, но освещена фонарем, который Лебик поставил на пол., — Куда же он делся? Он поднял глаза на дверь и увидел, что задвижки не
вставлены.Итак, Лебик вышел, не заперев за собой дверь.Молодой человек отворил дверь и, осторожно высунув голову наружу, осмотрелся.В конце улицы Мон-Блан он увидел в лунном свете высокую фигуру Лебика.Ивон сообразил, что произошло.Думая, что аббат выпил приготовленное им вино и уверенный в его слабости, а также тех, кто остался в
комнате, Лебик пошел за Монтескье, подкарауливая, когда тот грохнется на мостовую. Но, к величайшему его изумлению, лжебретонец продолжал идти, как ни в чем не бывало.
Сначала Ивон думал запереть дверь, но потом понял, что этим он отсрочит опасность всего на несколько часов.Он схватил фонарь и бросился на кухню. Выбрав там нож потяжелее, он поставил на место фонарь и поднялся наверх.
В ту минуту, когда он достиг второго этажа, щелкнул замок и загремели задвижки. Лебик запер дверь.Помощи ждать было неоткуда, он должен был встретиться с неприятелем лицом к лицу.
Бералек притаился за дверью, готовый броситься на врага.Стояла тишина, слышно было только тихое дыхание Лоретты, спавшей в кресле.Но вдруг ему в голову пришла простая мысль.
— Что я за дурак? Этот бандит соврет и перед лицом смерти. К чему насилие, когда хитростью можно добиться гораздо большего!
Ивон спрятал под матрац записку Дюбарри, а нож положил между книгами...
— Господин Лебик уверен, что я сплю, ну так не будем разочаровывать его.
Бералек растянулся во весь рост на полу, как будто его свалил неожиданный сон. Лицо он закрыл рукой, но так, чтобы можно было незаметно наблюдать за врагом. При виде Лоретты и Ивона Лебик расхохотался.
— Спят пташки, кажется, они чувствительнее, чем этот проклятый бретонец. Тот увернулся-таки...
Он приблизился к шевалье. Тот, видя, что Лебик без оружия, не сопротивлялся, когда слуга стал раздевать его.
— Вот ты и готов, воздыхатель, — приговаривал Лебик, — дурак, до сих пор не догадался, что я принес тебя не только для воркования...
«Вот как, значит это он спас меня, надо это принять к сведению», — подумал шевалье.
— Жалкая баба, — продолжал лакей, — живет тут целые месяцы из-за ямки на голове и только глазки строит!
Часы пробили час.
— Уже! Гром и молния! О, надо его поскорее укладывать!
Он подошел к кровати, откинул одеяло, потом вернулся к Ивону, поднял и положил его, полураздетого, на постель.
— Теперь очередь мадам, — сказал гигант. Бералек, зная, что мошенник стоит к нему спиной, открыл глаза.
Лебик стоял перед спящей Лореттой. — Бедная малютка, — сказал он, — в сущности, она доброе создание...
Он пожал плечами.
— Тьфу ты, я тут не для того, чтобы нежничать. Ну, хозяюшка, теперь бай-бай!
«Черт побери, — подумал Ивон, — не хватало, чтобы этот молодчик, которого я принимаю за отъявленного негодяя, оказался добродетельной гувернанткой, укладывающей спать больных детей!»
Крик ярости чуть не сорвался с его губ, когда Лебик стал расстегивать корсаж. Через минуту вдова была раздета. Ивон уже был готов кинуться на него, когда услышал шепот:
— Ну, ну, хозяюшка, пойдем бай-бай.
Прежде, чем Бералек успел придумать какое-нибудь объяснение происходящему, гигант поднял Лоретту и уложил ее в постель рядом с ним. Он осмотрел их и захохотал:
— Ай да картинка!
Ивон закрыл глаза и услыхал, как тот прибавил:
— Красивая картинка, но чего-то не хватает... Лебик подошел к кровати.
— Ну-ну, красоточка, — хохотнул он, — будь поласковей со своим возлюбленным!
Шевалье почувствовал, что его шею охватывают прелестные руки Лоретты.
Гигант удовлетворенно хмыкнул:
— Ну вот, теперь картина готова! Почтеннейшая публика, мы начинаем!
ГЛАВА 16
Если бы Лебик был понастойчивее в своем преследовании аббата, он бы очень удивился, увидев то, что было дальше.В нескольких шагах от бульвара аббат сел в карету, которая, видимо, поджидала его. Экипаж медленно катил по улице, а когда он остановился на углу улицы Ришелье, то из него вышел уже не бретонец, а обычный горожанин, весь в черном, представитель тех спокойных богатых голландцев, которые наводняли Париж.
Аббат вошел в широкую дверь, перед которой остановился его экипаж.Он спокойно поднялся по великолепной лестнице, устланной коврами, по которым не так уж часто поднимались духовные лица.
«Фраскати» был настоящим гнездом новостей. Все, что говорилось или делалось на протяжении дня, после полуночи повторялось в этих обширных залах, куда спешили иностранцы, привлекаемые свободой поведения в этом месте. Здесь пересказывали сплетни, привезенные из далеких стран и с соседних улиц.
Здесь аббат назначал свидания своим агентам, подслушивал врагов, узнавал новости у болтунов или вербовал новых приверженцев.Все еще размышляя о сокровищах Сюрко, которыми он надеялся овладеть и которые, как он чувствовал, ускользали от него, Монтескье, озабоченный, с опущенной головой, медленно поднимался по лестнице.
Вдруг кто-то загородил ему дорогу и воскликнул:
— Так вы вернулись в Париж, господин Томассэн? Аббат поднял голову. Перед ним стоял Буланже.
В рабочей одежде, с инструментами в руках, он возвращался, обеспечив иллюминацию сада, освещавшегося ровно в полночь. Видя, что аббат не отвечает, тот продолжал:
— Вы не помните меня, господин Томассэн? А ведь у меня все еще хранится ваша вещь, оставленная в залог! Мне тогда сообщили в отеле «Спокойствие», что вы должны были оставить Париж...
Монтескье смотрел на Буланже удивленными глазами, как человек, не понимающий ни слова из сказанного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81