Перед его главами розникал образ девушки, свежей и чистой, в сердце Матиаса звучал голос, говоривший:
«Это сокровище для тебя! Не упускай его из рук!..» Еще при первой встрече с ней он невольно подумал: «Славная жена из нее вышла бы!..» Но вот он окидывает взглядом трехэтажный дом Виттельбаха или прислушивается к стуку и грохоту обширной, полным ходом работающей мастерской, в голове у него шумит, звенит в ушах, и какой-то вкрадчивый голос нашептывает: «Богатство — величайшая ценность, богатство — это власть, богатство — это почет, богатство — это счастье! Красота увядает, богатство остается...» И оказывается, что он не сдвинулся с места ни на шаг, и борьба начинается снова...
— Конрад,— подперев щеки ладонями, произносит Лутц,— а что ты отдал бы разбойнику?
— То, чем меньше дорожу.
— А если тебе одинаково дороги и девушка, и золото?
— Отдал бы девушку.
— Девушку? Почему же девушку?
— Потому что в таком случае было бы ясно, что мне деньги дороже девушки. Ты сказал, что тебе они одинаково дороги. Но это же глупость, любезный братец, поверь мне и не обижайся! Одинаково дороги они тебе быть не могут; значит, одного из этих сокровищ ты не ценишь по-настоящему, и это сокровище — девушка... Знаешь, Мат и, если ты привяжешься к какой-нибудь девушке всем сердцам так крепко, что это чувство можно будет назвать любовью, второе свое сокровище ты отбросишь, швырнешь его нищему в шляпу и останешься с любимой... Па берегах Рейна я знал одну девушку. Она была богата. Оттого ее и не захотели отдать за меня. Я пошел к ее родным и сказал: «Отдайте мне вашу дочь хоть в одной сорочке, я и за сорочку вам уплачу. Остальное для меня — прах, мусор...» Они вышвырнули меня за дверь... Я и сейчас явился бы к ним с теми же словами, если бы моя любимая не покоилась в могиле... Для меня, Мати, девушка была дороже, чем богатство, которое окружало ее. У тебя же дело обстоит наоборот. Ты жаждешь богатства. Следовательно, девушка не настолько тебе мила, чтобы ты согласился лишиться богатства. Тогда бери его. Я тебя за это не осуждаю. Ты даже, пожалуй, избрал верный путь, Уж лучше богатство, чем не настоящая любовь. В этом случае оно намного дороже. На твоем месте я поступил бы так же. Но ты должен наконец прийти к определенному решению, успокоиться, чтобы по ночам и самому спать, и другим спать давать.
Губер ждал ответа. Но Лутц молча разглядывал свой стакан с пивом — со дна его поднимались пузырьки, теряясь в пене. Глаза Губера вдруг загорелись.
— Мати! — заговорил он снова, и лицо его стало серьезным, а голос зазвучал почти торжественно.— Я теперь знаю твои чувства и поэтому хочу тебе в чем-то признаться. Я открою тебе тайну, которая меня все время тяготила... тяготила потому, что ты — мой друг... Мати, я сам люблю Лену...
Лутц пристально посмотрел на приятеля; он думал, что встретит на его лице плутовское, насмешливое выражение — доказательство того, что Губер пошутил. Но Матиас ошибся: друг смотрел ему и глаза твердым, серьезным и напряженным взглядом.
— Можешь быть уверен, я говорю правду,— сказал Губер.— И если ты до сих пор ничего не знал, ни о чем не догадывался, то ты сам понимаешь, что заставляло меня молчать, скрывать свою тайну. Я не хотел тебе мешать — ты ведь мой лучший друг. И за тобой было право первенства. Я думал так: «Ты, Конрад, уже похоронил одну свою любовь, можешь похоронить и вторую. Было бы низостью посягать на счастье друга». Но теперь, когда я вижу, что моя любовь сильнее твоей...
— Конрад, скажи мне, что все это значит? — закричал Лутц; рука его, опустившаяся на стол, сжалась в кулак.
— Что это значит? По-моему, я говорю достаточно ясно и понятно. Я требую, чтобы мне был открыт путь к сердцу женщины, которой ты не можешь дать того, что могу ей дать я. Эта девушка теперь свободна. Она для меня — высшее счастье, я полюбил ее с первого взгляда, полюбил серьезно, всей душой, и я хочу завоевать ее для себя. А чтобы не было никаких недоразумений, я тебе откровенно, как другу, об этом говорю. Надеюсь, ты меня поймешь и поступишь так, как ты в данном случае должен поступить.
Лутц смотрел в лицо приятелю таким .взглядом, точно тот собирался вцепиться ему в горло.
— Ты, Конрад... ты?..— пролепетал он, заикаясь и широко раскрывая глаза.
— Да, я,—ответил Губер резко, почти неприязненно.— Даю тебе несколько минут, чтобы ты оправился от изумления. Но затем ты должен дать мне честное слово, что с этих пор между тобой и этой девушкой все кончено, все умерло и похоронено.
— Не дам я тебе никакого слова! — крикнул Матпас. Руки задрожали, веки покраснели.—- Ни за что не дам! Это подло с твоей стороны — тайком, за моей спиной питать страсть к этой девушке! От тебя я этого не ожидал! Ты мне не друг, ты гнусный предатель! Эта девушка моя — слышишь? Никто, кроме меня, не имеет на нее прав. И никто не может ей дать больше, чем я! Губер вдруг громко расхохотался.
— Браво, Майт, браво! — воскликнул он и обеими руками провел по волосам друга, словно гладил гриву разъяренного льва.-— Вот было рычанье, любо слушать! Ты, я вижу, хищник, которого раздражать не следует. А так как мне мои руки-ноги все же дороги, то я не стану больше дразнить тебя. Я и так своего добился... Ну, Мати, теперь уж ничего не поделаешь, придется тебе оставить все богатства мирские своим соперникам и свататься к бесприданнице Лене!
Лутц несколько минут смотрел на смеющиеся губы Конрада, потом провел рукой но лицу и пробормотал голосом, в котором как бы слышались далекие раскаты затихающего грома:
— Выходит, ты подшутил надо мной, Конрад?
— Да, так, видно, получается,— насмешливо улыбнулся Губер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111