затем он чихал, глотал аспирин и уже не возобновлял своей речи, ссылаясь на простуду. В беседах с преподавателями военного дела он вызывал их расположение, употребляя время от времени крепкие словечки. Сегодня же, ужиная в дружеской компании, да еще в присутствии дам, он был любезен и галантен.
— Мы здесь сетовали на вас: зачем было размещать университет в такой глуши? — заявила госпожа Ван.— Здесь же можно умереть от скуки!
— Нет, уж вы, пожалуйста, не умирайте! Другие — пускай, но вас мне будет не хватать. Ваша жизнь дорога нам всем, не правда ли, господин Ван? — Юмор
ректора вызвал у всех присутствующих должную реакцию.
Чжао сказал, что за отсутствием лучшего можно слушать радио. Фань вслед за ним тоже объявила себя радиолюбительницей.
— В отсутствии развлечений есть свой плюс,— пустился в рассуждения Ван.— Люди вынуждены больше общаться между собой, им легче завязывать дружеские, а может быть, и более тесные отношения. Наши молодые люди и дамы, надеюсь, согласятся со мной?
— Хорошо сказано! — произнес Гао так громко, как будто выкрикивал лозунг или пел государственный гимн, и осушил рюмку за всех присутствующих.
— Госпожа Ван упоминала о мацзяне...— начал было Фан.
— О мацзяне?! Разве кто-нибудь играет в мацзян? — оборвал его ректор, но госпожу Ван этот окрик не смутил:
— Да, вот наш математик забрал у нас фишки и сражается каждый божий день.
Фан продолжал:
— Нас с Синьмэем мацзян не привлекает, и мы решили приобрести карты, поиграть в бридж. Но во всем городе не нашлось ни колоды, пришлось купить шахматы. Синьмэй, проиграв однажды, в сердцах швырнул доску с такой силой, что сломал несколько фигур, так что и этого развлечения мы лишились.
Фань, отделенная от Чжао Синьмэя ректором, улыбнулась молодому человеку и сказала, что никак не ожидала от него такого ребячества. Лю поинтересовалась, как ведет себя в случае проигрыша Фан Хунцзянь. Ректор заявил:
— Шахматы — это очень хорошо. Хорошо и то, что вы не нашли карт — все-таки это азартная игра. Студенты пронюхают — будет неловко. Ли Мэйтин запретил студентам играть в карты, а согласно правилам совместной жизни преподавателей и студентов...
Ну, понесло... Только что был нормальным человеком и вдруг опять превратился в чиновника, подумал Фан. Ему хотелось надерзить: «Сделайте игру преподавателей в мацзян доступной для студентов — вот вам и будет совместная жизнь». Но тут госпожа Ван нетерпеливо перебила ректора:
— Когда я слышу об этой совместной жизни, у меня начинает болеть голова. Это все затеи Ли Мэйтина, который живет здесь без семьи, а до семейных ему дела нет. Я до сих пор действительно не играла в карты, боялась лишних разговоров, а теперь нарочно буду играть. Если вы, господин ректор, сочтете нужным меня наказать — наказывайте, но Ли Мэйтин пусть ко мне не суется.
В предложении хозяйки, чтобы ректор сам ее наказывал, Гао усмотрел кокетливую фамильярность и сказал, покраснев:
— Ну, что вы! Конечно, в руководстве учебным заведением встречаются свои трудности, это вам и господин Ван скажет, но коллеги должны быть терпимы друг к другу.
— Ли Мэйтин мне не коллега,— холодно усмехнулась хозяйка.— Разве вы меня уже зачислили в штат? Уборщицей, очевидно,— на преподавателя ведь я не тяну. (Ректор тем временем делал успокаивающие жесты.) Сегодня у нас среда, так вот, в субботу я забираю обратно фишки и буду играть до самого утра, посмотрим, что предпримет Ли Мэйтин. Господин Чжао, господин Фан, у вас хватит храбрости составить мне компанию?
Гао Суннянь вздохнул:
— Я не хотел было говорить, но, видно, придется. Я позволил себе вторгнуться в ваш дом как раз в связи с Ли Мэйтином. Мне хотелось посоветоваться с господином Ваном, а что у вас гости, я не знал.
Гости заявили, что они рады возможности встретиться с ректором, хозяйка изобразила на лице скуку, а господин Ван озабоченно спросил:
— Что-нибудь случилось с Ли Мэйтином?
— Едва я вошел сегодня в кабинет, как он явился и спросил, назначил ли я докладчика на торжественный вечер в понедельник. Я ответил, что еще не думал об этом. Тогда он сказал, что в своем выступлении в качестве заведующего воспитательной частью хочет затронуть вопрос о развлечениях, подобающих преподавателям и студентам в период войны сопротивления (тут госпожа Ван хмыкнула). Я одобрил, но он спросил, что ему следует отвечать, если студенты поинтересуются, можно ли считать «подобающим развлечением» мацзян в доме заведующего отделением математики (кто-то из присутствующих воскликнул: «Вот оно что!»). Я сделал вид, будто мне ничего об этом неизвестно. А он стал настаивать, что об этом знают все коллеги, от меня одного
скрывают. («Неправда! — закричали Чжао и Фан.— Мы тоже ничего не знали!») Еще Ли утверждал, что все досконально выяснил, что ставки в игре весьма велики и что вы, господин Ван, являетесь инициатором и одним из постоянных партнеров...
Господин Ван залился краской, а смущенные гости уставились в свои чашки. Несколько минут стояла такая тишина, что можно было бы услышать, как ползет муравей — если бы в это время года водились муравьи.
Ректор как-то ненатурально улыбнулся и продолжал:
— А сейчас вы, господин Ван, будете смеяться. Он уверяет, будто фишки у вас американские, резиновые, поэтому игра происходит бесшумно...
Раздавшийся в комнате хохот разрядил напряженную атмосферу. Фан спросил хозяйку, правильно ли это сообщение. Она в ответ улыбнулась:
— Только такие провинциалы, как Ли Мэйтин и вы, могут вообразить, что существует бесшумный мацзян. А Ли из слепого, видимо, превратился в глухого!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134