Бесцеремонное поползновение на его покой было ему не по вкусу, однако сиденье пришлось уступить. Сунь эта сцена не понравилась, и она тоже вышла из автобуса. Когда все вернулись, Ли уже жевал печенье, а вдова и Афу дымили сигаретами. Хунцзянь сказал Синьмэю по-английски:
— Как ты думаешь, чьи это сигареты?
— А что тут думать? Конечно, Ли на общественные деньги купил. Станет он свои тратить!
— Теперь будут отравлять воздух всю дорогу. Зажег бы ты свою трубку — у нее запах приятнее.
В Наньчэне вдова и ее слуга поселились в одной гостинице с пятью нашими путешественниками. Ли рассчитал, что вдова и Сунь должны занять один номер, Афу же предстояло спать отдельно. Но сколько ни доказывал Ли, что так будет экономнее, Сунь не соглашалась. Впрочем, вскоре выяснилось, что вдова уже сняла номер для себя и Афу. Все удивились, а господин Ли пришел в благородное негодование и даже процитировал правило домостроя: «Да живут порознь мужи и жены, да блюдется различие между знатным и подлым». В это время Гу Эрцянь, раздобывший свежую газету, закричал:
— Плохо дело, господа!
Оказывается, японцы предприняли наступление на Чанша, главный город Хунани, причем положение создалось критическое. Началось совещание; все согласились, что с имеющимися деньгами возвращаться назад невозможно, единственный выход — добраться до Цзианя, получить перевод, а потом уж решать, как быть дальше. Ли Мэйтин ту же поделился новостью с вдовой, причем сообщил такие устрашающие подробности, словно располагал секретной информацией непосредственно из японского штаба. Напуганная женщина повторяла на разные лады:
— Как же нам быть, господин Ли?
Ли ответствовал, что такие люди, как он, нигде не пропадут, из любой беды найдут выход. А вот слуги ненадежны, у них нет знаний — разве человек со знаниями пойдет в слуги? Положиться на слугу — значит накликать беду... Но едва Ли вышел из номера вдовы, как донесся сердитый голос Афу:
— Столоначальник Пань назначил меня сопровождающим, а ты липнешь к каждому встречному! Откуда ты знаешь, что это за тип? Случись что-нибудь, как я оправдаюсь перед начальством?
— Ишь ты, взревновал! Какое тебе дело? К нему относятся по-человечески, так он и место свое забыл. Неблагодарный, черепашье отродье!
Афу хладнокровно возразил:
— Это ты сначала из своего дохлого муженька черепаху сделала, а теперь, значит, за меня принялась?
И тут раздался вопль, Афу выскочил из номера, а вдогонку неслись крики вдовы:
— Схлопотал по морде? Не то еще будет! Ты у меня узнаешь что почем! Впредь не надейся...
Ли Мэйтин понял, что отношения между госпожой и слугой сомнительного свойства. На сердце ему словно капнули яду, очень захотелось дознаться у вдовы, что и как, а потом отколотить этого Афу. Он выглянул за дверь: Афу стоял в коридоре, потирая распухшую щеку. Увидев краем глаза Ли, он проворчал:
— Смотрелся бы ты, дядя, вместо зеркала в ночной горшок! Тоже мне ухажер, нашел лакомый кусок...
Этого не снес бы и более выдержанный, нежели Ли, человек:
— Ты кого это честишь тут, свинья?
— Тебя, свинья!
— От свиньи слышу!
Такой обмен любезностями в принципе бесконечен, побеждает тот, у кого глотка здоровее. Чтобы скандал не разросся, Гу затащил Ли обратно в номер со словами:
— Ну, стоит ли спорить с такими людишками!
Почувствовав, что последнее слово остается за ним,
Афу закричал:
— Чего прячешься, как черепаха в нору? Выходи, если ты не совсем баба! Боялся я таких...
Тут не вытерпели Чжао и Фан:
— Чего орешь? Видишь, с тобой не хотят разговаривать!
Афу отступил, но все-таки не сдался:
— Как хочу, так и ору, нечего в чужие дела лезть.
Чжао потер свои крупные ладони и сжал кулаки:
— Нет, я больше терпеть не намерен.
В глазах Афу отразился страх, но в ту же секунду вдова выскочила из номера:
— Кто тут задирает моего слугу? Двое на одного, хороши! А еще мужчины называетесь, бесстыдники. Бедную вдову обижают...
Приятели поспешно ретировались. Вдова с довольной ухмылкой послала им вслед еще несколько проклятий и впустила Афу себе в комнату. Синьмэй сделал внушение господину Ли, после чего Хунцзянь сказал потихоньку приятелю:
— Когда выскочила эта тигрица, нам надо было выставить против нее Сунь. Тогда еще посмотрели бы, кто кого!
Всю вторую половину дня вдова делала вид, что не замечает своих попутчиков, тогда как Афу с перекошенной физиономией смотрел на Ли Мэйтина ненавидящими глазами. Вдова обращалась к слуге воркующим, медоточивым голосом. Ли ворочался, вздыхая, до полуночи.
Они провели в гостинице еще день. Встречаясь наедине, вдова и Сунь приветствовали друг друга кивком головы или говорили о трудностях с билетами, о скуке ожидания. Но спутников Сунь вдова в упор не видела, будто все они враз сделались невидимками. Назавтра, перед посадкой в автобус, Синьмэй распорядился сдать крупные вещи в багаж; налегке путники сумели занять сидячие места. Вдова вещей в багаж не сдала, все пожитки пришлось нести Афу. Как видная персона, которой приходится обмениваться рукопожатиями с множеством приветствующих его людей, он 0ыл бы рад одолжить у тысячерукой богини Гуаньинь несколько рук, но увы... Видя, что и госпожа и слуга остались стоять, Синьмэй заметил:
— Хорошо, право, что мы с ними поругались, а то пришлось бы место уступать, а я не согласен.— Слово «я» прозвучало многозначительно; Ли Мэйтин покраснел, остальные улыбались украдкой. Вдова издалека умоляюще посмотрела на Сунь. Так выразительно смотрят лошади и коровы — недаром глаза для этих бессловесных животных все равно что язык.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134