«Болваны, — презрительно воскликнул Штефан и швырнул цилиндр в грязь, — у баб на поводу идут».
Хильде вечно приходилось убирать за мужем: подобно всем широким натурам, Макс был склонен к неряшливости. Она привычно нагнулась, подняла шляпу и, прежде чем вернуть ее мужу, рукавом платья навела блеск. В голосе ее дрожали слезы:
«Мы несправедливо обошлись с Даниэлем».
Штефан возмущенно посмотрел на жену: вон оно что! По Даниэлю горюет. А он-то думал!
«Вот как? — сказал он. — Несправедливо? А как поступили со мной? Справедливо было бы, если бы правительство издало закон: все должны вступать в кооператив. Закон положено соблюдать. Но унижать человека, личность, меня... — он прижал руки к широкой груди, — принуждать меня, да-да, принуждать к добровольному вступлению такими средствами — это мерзко. Как аукнется, так и откликнется. Вот что я хотел показать Дру-скату и его людям».
«Так ты ничего не добьешься!» — отрезал Крюгер. Он был единственным из мужиков, кто почти не пил. И только поэтому говорил свысока, поэтому мог позволить себе такой тон по отношению к зятю.
«Идемте!» — Крюгер Доказал рукой вниз на дорогу, дочь послушно кивнула, вытерла слезы, спрятала в сумочку носовой платок, откинула с лица надоедливую вуаль и сказала:
«Макс, скотину кормить пора!»
Оба — отец и дочь — тоже решили его бросить.
«Кормить, кормить! — рявкнул Макс и показал на Крюгера. — Старику нужно было остаться стеречь дом, как я говорил, но ему вечно больше всех надо, без него нигде не обойдешься!»
Теперь Крюгер подошел к Штефану вплотную:
«Нечего срывать на мне злость. Может статься, я тебе еще пригожусь».
«Ты?!» — язвительно вскричал Штефан.
«Да, — сказал Крюгер, — вдруг я знаю, как разделаться с вашим Друскатом».
«Именно ты», — Штефан сочувственно улыбнулся, потом испытующе посмотрел на жену. Хильда стерла ноги, почти не ношенные лаковые туфли не налезали, она стояла босая и в трауре... Что ему оставалось? Только отвернуться. Он пошел прочь, подавленный и одинокий.
Через четверть часа Штефан вышел к церкви, крадучись шмыгнул на задворки собственной усадьбы и, как вор, чтоб никто не видел, пробирался теперь по своей же лужайке.
Дожидаясь у забора жену и тестя, Макс склонил голову к плечу и прислушался: вопреки всем ожиданиям коровы не мычали, все в усадьбе было как обычно. Он услыхал знакомые вечерние шорохи, звон привязных; цепей,
дребезжание ведер и мигом сообразил, что в хлеву кто-то есть.
«Подержи-ка». — Он протянул Хильде цилиндр, бросил ей «сюртук» — так он пренебрежительно именовал пиджак от черного свадебного костюма, который стал ему узок, — потом лихо, ведь тогда ему было всего тридцать, перемахнул через забор, в два прыжка одолел расстояние до хлева и так рванул в сторону тяжелую дверь, что она грохнула о притолоку.
Друскат проник в Штефанову усадьбу — явное нарушение неприкосновенности жилища! — и вилами бросал коровам в ясли корм. Теперь, не меняя позы, он поднял глаза, узнал Штефана, наконец выпрямился, вогнал вилы, точно копье, в кучу силоса у двери и вытащил из спутанных волос пару соломинок. Потом без тени волнения, словно была всего-навсего пересменка, сказал: «Доить придется тебе».
На кормушке лежала его куртка, он взял ее, набросил на плечи и хотел было выйти во двор, но в светлом дверном проеме, широко расставив ноги, стоял Штефан. Вечернее небо алело, и Штефан казался огромной тенью. Друската он пропускать не собирался:
«Как я погляжу, тут уже коммуна заправляет». «Я, видишь ли, хозяин, — ответил Друскат, — поэтому не мог вынести рева скотины, не мог я оставить их голодными».
Надо же — выслушивать такое именно от Друската. Для Штефана его слова были словно плевок в лицо.
«А ну, давай отсюда!» — тихо, с угрозой сказал он, отступая в сторону.
Однако Даниэль не спешил уходить. Он с усмешкой пожал плечами:
«Я рад, что наконец-то попал сюда. Нам нужно поговорить».
«Ты у меня мигом исчезнешь», — холодно бросил Штефан и направился к собачьей конуре. Овчарка с лаем рвалась с цепи, пытаясь прыгнуть навстречу хозяину. Штефан отвязал цепь. Пес нервничал: его давно не кормили, он жаждал свободы, скулил и повизгивал. Штефан, пригнувшись, с трудом удерживал его за ошейник.
«Проваливай!» — снова крикнул он, не сводя глаз с Друската. Тот стоял, прислонясь к стене хлева, скрестив ноги, сложив руки на груди. Поза его была вызывающе
небрежна, он, казалось, забавлялся, глядя на происходящее.
Штефан заметил, что из-за угла хлева появился старик Крюгер, за ним Хильда. В одной руке она несла туфли, в другой — цилиндр и пиджак. Догадываясь, что задумал муж, она вскрикнула, потому что пес на всю деревню славился злобным нравом.
«Нет, Макс! — закричала Хильда. — Макс, не делай этого!»
Но Штефан выпустил ошейник, науськивая кобеля:.
«Фас, Гасан, фас!»
Брызнула грязь — пес кинулся на Даниэля и наскочил на него таким мощным прыжком, что Друската швырнуло на дверь хлева. Однако теперь пес завилял хвостом, попытался лизнуть Даниэля в лицо, а тот, улыбаясь, поглаживал сильного зверя:
«Все хорошо, Гасан, все хорошо!»
Много лет прошло с тех пор, как они оба — Друскат и Штефан — играли с собакой.
«Вот видишь, — засмеялся Даниэль, все еще отбиваясь от фамильярностей старого Гасана, — зверь-то не забывает, остается другом».
«К ноге!» — рявкнул Макс. Пес послушно оставил Друската. Наверняка понимал: если голос хозяина звучит так страшно, как у Штефана, то это означает опасность. Гасан на животе подполз к хозяину, лег возле него, пугливо повизгивая и зарывшись носом в грязь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117