— На твой вкус, батя.
Демьяныч прикрыл дверь и загремел посудой на кухне.
— Дверь не запираю: вдруг зайдет кто? — сказал он, уходя.
Если лежать не шевелясь, боль почти не чувствуется. Только ритмично, словно отсчитывая время, отдается в висках каждый удар пульса.
Сколько придется так пролежать? Врач, закончив перевязку, сказал: «Старый солдат должен знать: такая рана или убивает сразу, или заживает в неделю». Но и неделю валяться сейчас ни к чему. Такой глупый случай! И как он зазевался?.. Все это тот старик — бригадир взрывников... Видал же его и до
этого. И ничего не бросилось в глаза. А сегодня подал он пакет со взрывчаткой своему подручному и сказал: «Держи, браток». И голос знакомый и слова. И долговязая тощая фигура показалась знакомой, виденной не один раз. Но где? Когда?.. И как всегда бывает в такой момент, стало казаться, что очень важно, совершенно необходимо вспомнить, где и когда слышал он это глуховатое «Держи, браток», где и когда видел этого человека. И, наверно бы, он вспомнил... Но тут над ухом рявкнул гудок лесовоза, резкий толчок в плечо, сбивший с ног, и при падении, удар головой о гусеницу экскаватора... Очнулся в. больнице. Хотели там и оставить. Спасибо врач, тоже бывший фронтовик, уважил солдатскую просьбу: разрешил отвезти домой. Сказал только: «Солдату ворон, считать не положено». Правильно сказал... Но где же все-таки довелось встречаться с этимдолговязым стариком?,.
И опять, как тогда, утром, на льду, стало казаться, что вот еще одно, последнее усилие памяти, и...
Но напрягаться было нельзя. Гулко здстучалоч в висках, и снова подползла скучная тупая боль. Федор Васильевич старался заставить себя думать о другом: как там работают без него его бульдозеристы, успеют ли, пока он лежит тут, опустить второй ряж,— но высокая сутулая фигура старика все время назойливо маячила перед ним.
В наружную дверь тихонько постучали.
— Войдите,— сказал Федор Васильевич, но, наверно, сказал очень тихо, и его не услышали.
Стук повторился. Потом скрипнула входная дверь. Кто-то вошел и остановился у порога.
— Проходите в комнату,— сказал Федор Васильевич.
На миг Наташа задержалась у открытой двери, и Федор Васильевич успел только увидеть ее большие, испуганные, раскрытые глаза. Потом она кинулась к нему.
— Наташа, что ты! — растерянно произнес Федор Васильевич..
А она уже склонилась над ним и совсем по-детски спросила:
- Вам очень больно? — Да нет, что ты, Наташа, нисколько!
— Р так испугалась!
Перетолчин через силу улыбнулся.
— Не стоило пугаться, Наташа. В общем-то пустяки.
— Федор Васильевич, я ведь только сейчас узнала.
— Да нечего и узнавать было, Наташа. Велика важность — стукнуло маленько. Такое ли случается!
Ее забота и тревога тронули его. Славная девчушка! Что же особого для нее сделал? Но хорошая душа все доброе, помнит.
И ему захотелось подняться, если не встать, то хотя бы сесть, чтобы она увидела: он здоров — и перестала волноваться. Но едва он пошевелился, как резкая боль заставила сжать зубы. Хорошо, что Наташа этого не заметила.
— Я плохо сделала, что пришла? — робко спросила Наташа.— Потревожила вас?
'Федор Васильевич коснулся ее руки.
—-Очень хорошо. Спасибо, Наташа.
Его сдержанная, чуть приметная ласка обрадовала Наташу. Федор Васильевич заметил это и упрекнул себя.
Вернулся из столовой Демьяныч и долго кряхтел и кашлял с мороза.
— Сейчас накормлю тебя,— сказал он, заглядывая в комнату.— Э, да у нас гостья!
Наташа поздоровалась, с трудом скрывая свое смущение.
— Сейчас накормлю, Федя,— повторил старик.
— Позвольте мне, Василий Демьяныч! — Наташа вскочила и выбежала на кухню.
Старик посмотрел ей вслед, потом перевел взгляд на сына. Тот чуть приметно покачал головой.
— Тут котлеты и рыба,— сказала Наташа.— Вы что будете, Федор Васильевич?
— Не хлопочи, Наташа,— сказал Федор Васильевич.— Мне только стакан молока. Есть у нас молоко, батя?
— Есть, есть, сейчас достану,— засуетился старик. Наташа принесла стакан молока. Поддерживая
подушку, помогла Федору Васильевичу приподняться и напоила его. Прядка ее светлых мягких волос коснулась его щеки. Рука сама потянулась к светлой девичьей головке. Но он тут же поборол свою слабость: «Не смей! Руби дерево по себе».
Наташа бережно поправила подушку и сказала:
— Вечером я опять приду. Накормлю вас ужином.
— Не надо, Наташа.— Он заставил себя усмехнуться.—За мной есть кому ухаживать.— И подчеркнуто небрежно сказал старику: — Батя, сходи позвони Нине Андреевне, чтобы пришла.
И, как ни жаль было ему Наташу, поглядел на нее с веселой улыбкой.
— А потом... завтра... можно мне зайти к вам?
— Конечно, можно,— все с той же жестокой веселостью ответил Федор Васильевич.— Нина Андреевна у меня не ревнивая.
У Наташи хватило сил улыбнуться.Демьяныч пригласил ее отобедать с ним, но Наташа заторопилась: ее отпустили с работы очень ненадолго.
Набатов провел неспокойную ночь.Лег он поздно, потратив несколько часов на безуспешные попытки дозвониться до стройки. Иркутск отвечал, что где-то в районе Устья повреждена линия. И все это —и несчастный случай на стройке (он злился на себя, что не успел расспросить о нем Майорова) и повреждение на линии — вызвало какое-то неясное, необъяснимое и оттого особенно раздражающее ощущение тревоги.
«Нервы, блажь!» — рассердился Набатов, но смутная и неприятная, как тошнота, тревога не проходила, и все казалось: вот-вот зазвонит телефон, и еще какая-нибудь неприятность свалится ему на голову.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102