Прошли три-четыре месяца, прежде чем Арделяну вызвали в уездный комитет пар^ тии, где он отчитался о своей работе в Лунке и подробно рассказал о настроениях крестьян. Убедившись, что он тесно связан с крестьянскими массами, руководство предложило ему временно вернуться на партийную работу в волость для организации партийных ячеек в деревнях. Однако прежде он должен был пройти специальные курсы в Бухаресте. Арделяну добирался в столицу восемь дней, потом как следует наголодался — в Бухаресте было туго с продовольствием. Курсы помещались на окраине города, в особняке, принадлежавшем раньше какому-то богачу. В огромных, как залы ожидания, комнатах, загроможденных стильной мебелью, стоял невероятный холод. Золоченые ножки стульев ломались, если на них садились без должной осторожности. Слушатели спали но двадцать — тридцать человек в одной нетопленной комнате, но весь день с жадностью читали, понимая половину или даже четверть из прочитанного и засыпая лекторов бесконечными вопросами. Почти каждую неделю в городе происходили манифестации, кончавшиеся потасовками. 24 февраля и б марта Арделяну побывал на Диорцовой площади под пулеметным огнем1. По окончании курсов он вернулся в Арад, а через несколько дней попал сюда, в Лунку.
1 24 февраля и 6 марта 1945 года в Бухаресте под руководством коммунистической партии состоялись крупные народные, приведшие к свержению реакционного правителя генерала Рэдеску
Голубой сумрак казался ему привычным и спокойным. Из степи налетал по-весеннему свежий ветерок. Ар-деляну стоял, опершись на изгородь, и смотрел на густо усеянное звездами небо, на серую ленту шоссе. Дверь корчмы то и дело распахивалась. Все завтрашние дела казались ему сейчас отдаленными. Он с улыбкой думал, что крестьяне Лунки, должно быть, встретят его как старого знакомого и будут очень довольны, что вновь откроется сельская мельница и им не придется больше ездить в соседнюю деревню молоть муку...
Оторвавшись наконец от изгороди, Арделяну не спеша пошел к корчме. Ему захотелось выпить большой стакан очень холодной цуйки и закусить листом соленой капусты,— несомненно, у Лабоша еще сохранились ее целые бочки. Неожиданно огромная радость охватила его при мысли, что он слона здесь, в Лупке. Захотелось заходить во дворы, называть людей по имени, расспрашивать о жизни, говорить о поместье, которое через несколько дней будет принадлежать крестьянам, наблюдать, как они изменяются, как начинают думать по-новому, сами того не замечая.
В корчме стоял такой дым, что с темной улицы ничего нельзя было разобрать. Арделяну закашлялся. За всеми столами, тесно прижавшись друг к другу, сидели люди, облокотившись на толстые, выскобленные, залитые вином доски. Из маленькой комнатушки, предназначенной для именитых гостей, доносилось пиликанье скрипки, заглушаемое хриплыми возгласами. Толстый заспанный Лабош, переваливаясь, ходил от стола к столу и наполнял стаканы, расплескивал вино и ругал клиентов. За стойкой на высоком стуле, как на клиросе, восседала его жена и заносила заказы в книгу одной ей известными знаками — писать она не умела. Головы многих крестьян были обмотаны окровавленными бинтами, у других забинтованные руки висели на перевязи.
— А ты когда приехал? — неприветливо спросила Арделяну трактирщица, косясь на него одним глазом.— Давно здесь? Что будешь пить? Цуйку? Где пропадал? Мельницу когда пустишь?
Арделяну выпил стакан цуйки. Она оказалась тепловатой, крепкой и противной на вкус.
— Прежде была лучше... — скривившись, сказал Арделяну.
— М-да,— согласилась трактирщица. — Прежде мы гнали ее не из кукурузы. Я слышала, что от нее даже слепнут,— прошептала она.
— А той хорошей, сливовой, больше нет?
— Есть, да не про вашу честь. Никому не подаю.
— Это меня-то? — вопил худой крестьянин с двумя багровыми пятнами на щеках. (Арделяну узнал в нем Пику.) Меня? Эх вы, болваны,— обратился он к соседям. — Говорил, не ходите, там нас наверняка поджидают венгры. Не послушались! Прав я был или нет?
— В чем дело? — склонился Арделяну к трактирщице.
— Не знаешь? — зевая, ответила она. — Подрались на ярмарке с венграми. Этот,— показала она острым грязным ногтем на Пику,— главный заводила... подзуживал их... Потом вмешались какие-то солдаты или еще кто-то и помешали им драться, помирили людей. Я слышала, что они даже успели вместе напиться, дураки, что с них возьмешь...
Не отходя от стойки, Арделяну обернулся к людям и невольно вздрогнул. На краешке скамейки, потирая от дыма глаза, сидел Гэврилэ Урсу, которого он прекрасно помнил. Арделяну удивился, что видит его здесь. Он знал, что тот уже сорок лет не брал в рот спиртного, даже пива. Взгляды их встретились, и Арделяну понял, что Гэврилэ узнал его, хотя и не подал виду. Худощавое лицо старика было бледным, седые усы жалко свисали.
— А все-таки, Пику, хорошо, что будут давать землю,— робко сказал какой-то оборванный крестьянин.
— Черта с два будут давать! Дураки вы! Должны же они были что-нибудь пообещать, не то мы смели бы их с лица земли. Как на фронте... Куда им до нас, этим городским фертикам, которые во время войны колесики вертели на фабриках? Кровь-то мы проливали. Они вас обманули, а вы и уши развесили... Упустили время. Могли бы накласть им. Слюнтяи вы, а не люди.
Марку Сими поднялся с места, шатаясь, подошел И Пику и обнял его за плечи. Он был пьян, голова из стороны в сторону.
- Ты что же — не слышал?— заплетающимся языком он.—Не слышал, как сам господин директор,
дай ему бог здоровья, сказал, что будут давать землю? А этот человек..
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190