— Зайдем в класс.
Митру остановился в дверях, бросил взгляд на стены, завешанные старыми картами, и невесело улыбнулся.
— А здесь все осталось по-прежнему, — задумчиво произнес он и, усевшись на одну из скамеек, спрятал руки между коленями. —Вот в чем дело... — вяло заговорил он, не поднимая глаз. — Я пришел к вам, как к господу богу, если такой есть, черт его побери. Сделайте доброе дело, поговорите с госпожой, пусть даст мне в долю три югэра земли. Иначе сдохну с голоду вместе с семьей.
Митру плюнул на ладонь, потушил о нее сигарету и растерялся, не зная, куда сунуть черный размокший окурок. Джеордже опустил глаза. Он подумал, что Эмилия наверняка не согласится. У Митру нет ни волов, ни плуга. Потом у Джеордже мелькнула мысль, что он слишком задерживается с ответом и Митру может догадаться, о чем он думает.
— Ведь ежели я теперь наймусь к кому-нибудь батрачить, то батраком останусь во веки веков, аминь, — снова заговорил Митру. — От батрачества не избавишься, как от сифилиса. — Он смягчил голос, насколько мог: — Сделайте доброе дело, господин директор, в убытке не останетесь. Поговорите с госпожой, чтобы дала мне земли...
— Подожди здесь, — резко сказал Джеордже и поспешил в кухню.
Эмилия вынимала из духовки печенье. Увидев мужа, она с гордостью поднесла лист к его носу.
— Удались, как в кондитерской... Ушел Митру?
— Нет! Пойдем со мной в класс.
— Что с тобой? — испугалась она, заметив, что он бледен и взволнован.
Старуха встала со скамеечки и подошла к ним, чтобы не пропустить ни слова, но Джеордже схватил Эмилию за руку и вывел из кухни. Он рассказал ей, зачем пришёл Митру, и, когда заметил, что жена колеблется, сразу вскипел:
— Пойди, по крайней мере, объяснись с ним сама. Ты всегда занималась этими делами.
Эмилия недовольно поморщилась, но не нашла, что возразить. В класс, однако, она вошла с веселой улыбкой, с какой всегда встречала людей.
— Наконец-то ты, Митру, и к нам заглянул... Вечно вы так, заходите, когда что-нибудь понадобится,.. Оставь, оставь, знаю я вас...
— Зачем же мы будем вам морочить голову нашими бедами, — оживившись, улыбнулся Митру. (С госпожой легче договориться, она умеет рассуждать по-крестьянски, не берет тебя сразу за загривок, как директор.
— Теперь видишь, что драка к добру не ведет,— с видимым удовольствием продолжала Эмилия. — Подрался с Клоамбешем. Аурелия вся исплакалась, когда рассказывала мне, как он болел после этого, чуть не скончался. Неужели не стыдно бить старика?
Лицо Митру сразу вытянулось и окаменело. Скулы нервно дернулись.
— Ножом его надо было, да я еще не кончил с ним расчеты... все еще не угомонился, будь он трижды проклят...— сквозь зубы процедил он, но тут же замолчал, боясь рассердить Эмилию. Откуда этой барыне понять, что у него на душе,
— Как поживают Флорица, ребенок?
— Хорошо, спасибо за внимание... Работаем... У Фэникэ какие-то прыщи во рту появились. Едим черт знает что.
— Да, да, — нахмурилась Эмилия. — Такая бедность вокруг... Дай бог, чтобы еще хуже не стало..,
— Как может быть хуже? — засмеялся Митру.— Разве что в могиле...
— А кто знает, как там? Никто не возвращался, не рассказывал, — задумчиво сказала Эмилия.
— Да, госпожа, — понимающе кивнул Митру. — Хорошо вы это сказали.
-— Ну, говори, дорогой, по каким делам пожаловал? А то мне некогда. Обед на плите подгорает; Мне ведь приходится теперь хлопотать и в школе и по хозяйству. От мамы, прости меня господи, больше забот, чем пользы...
— Что поделаешь, приходит время, когда человеку пора на свалку. «Не жизнь, а жестянка», — как говорит Кулькуша.
— Почти ничего не видит, а не хочет признать, что слепая, не успокаивается. Сегодня утром вылила всю еду в помойное ведро, — решила, что объедки.
— В свое время тетушка Анна боевая была, не уступала фельдфебелю. Что поделаешь, — облегченно вздохнул Митру, обрадованный тем, что директорша делится с ним своими заботами, как с родственником. — Нужда привела меня к вам, госпожа Эмилия. Хорошо, если бы каждый мог жить своим добром и не морочить голову другому.
Джеордже внимательно прислушивался к разговору, и хотя уже много лет подряд выделение земли издольщику протекало именно так, как теперь, манера, с которой его жена и Митру старались поймать друг друга на слове, показалась ему отвратительной и унизительной для обоих.
— Я все ломал голову, как быть. Вот переехали мы к себе, в развалины. Пытаемся починить дом, но куда там... Крыша дырявая. Звезды ночью заглядывают. Одеть нечего. Я пришел поговорить с вами о земле.
— А к священнику пробовал обращаться? — поинтересовалась Эмилия.
— А зачем болтать попусту? У него свои люди, певчий Грозуца... Да к тому же не любит он меня...
— Да и ты тоже хорош... не сердись, что говорю откровенно. Я была твоей учительницей и знаю тебя с малых лет. Больно уж ты напролом лезешь...
Не в силах больше терпеть, Джеордже повернулся к ним.
— Вот что, Митру, мы уже поговорили с Эмилией,— быстро, проглатывая слова, заговорил он. — Мы дадим тебе четыре югэра, те, что у Гриндури, они еще не отданы. На одном осталась неубранной кукуруза. Не так ли, дорогая?
Митру с Эмилией удивленно переглянулись, словно лишь в эту секунду заметили Джеордже. Но Митру решил не упускать благополучного предлога и стал уверять, что кукурузу он уберет сегодня или завтра на заре, телегу и плуг ему даст Гэврилэ Урсу, с которым он уже договорился.
— Буду работать день и ночь, сделаю все к сроку, — поспешил заверить он.
— Все это хорошо, но я не знаю, останешься ли ты доволен? — пожала плечами Эмилия. — Земля-то не особенно хороша.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190