И все же он с большой тревогой думал о своем предстоящем выступлении и спрашивал себя, какой отклик найдут его бесполезные, пустые слова в чужих, незнакомых ему душах.
— Хорошая песня,— вновь обратился он к Гозару. —-Но когда войдем в Лунку, лучше споем «Да здравствует король» или «Проснись, румын».
Моц удивленно взглянул на него и промолчал.
— Выпьем, — кричал он время от времени своим спутникам, и те на ходу прикладывались к бутылкам, едва заметно замедляя шаг.
Лунка все еще пряталась за ослепительно-зеленым пологом деревьев, из-за которых торчала поржавевшая от времени колокольня церкви, похожая на предупредительно поднятый вверх палец.
Раскинувшаяся вокруг степь дышала жизнью, тысячи лужиц сверкали на солнце, как осколки стальных зеркал. Островки свежей зеленой травы ярко выделялись на черноземе. Величественный покой безбрежного степного океана нарушал только гул телеграфных проводов. Постолы моцев с хрустом ступали по мелкому гравию высушенного ве'тром шоссе. Притихшие горцы перестали петь и с удивлением оглядывали раскинувшиеся вокруг просторы. Многие из них никогда не были в диких горных пределах, откуда переселились их предки, и все же они чувствовали себя чужими среди этой бескрайней равнины, по которой ласково пробегал ветерок. Спинанциу чувствовал, что моцы пьяны, хотя не было заметно никаких признаков этого. «Я их командир», — подумал он, но это не доставило ему никакого удовольствия.
— Не лучше ли нам прибавить шаг? — обратился адвокат к Гозару.
— Может быть, и лучше, — односложно ответил тот. «Какая темнота», — подумал Спинанциу.
— Вижу, вы не особенно-то долюбливаете жителей Лунки, — снова заговорил он с Гозару.
— А за что нам их любить? — удивился кто-то из задних рядов. — Господа они. Своя земля, не чета нам, безземельным. А теперь, говорят, они задумали нас выкинуть из баронского поместья.
— Пусть попробуют, — угрожающе пробормотал Гозару и, вдруг выйдя из колонны, вплотную подошел к Спинанциу.
— Кто нас здесь за людей считает? — медленно, с накипающей злобой проговорил он, дохнув в лицо адвокату запахом цуйки и дешевого табака. — После той войны тоже ничего не дали — чужие, мол, нездешние. А теперь выгонять решили. Не бывать этому!
— Правильно, дорогой, — улыбнулся Спинанциу. — Нельзя поддаваться, иначе горе нашей стране.
Колонна дошла до поворота, откуда виднелось кладбище, околица с крестом и прймая улица села. У креста стояло несколько человек и дети с флагами.
Спинанциу весело помахал рукой и обернулся к Товару.
— А теперь споем...
— Ну, давайте, — повернулся Гозару к горцам. — Барину по душе наша песня. Затянем ту—«Хория идет» К
Но помрачневшие вдруг моцы не послушались Гозару. Колонна приближалась к кресту. Здесь ее встречали поп Иожа, в праздничном черном костюме с засученными чуть не до колен брюками (как бы их не заляпать грязью), и трясущийся в приступе малярии писарь Мелиуцэ. Иожа чуть не насильно вытащил его из дому, «Мы не имеем права отсутствовать сегодня... борьба»,— настаивал он, пока Мелиуцэ не пришел, предварительно обрядившись в единственный парадный костюм, позеленевший от времени, словпо покрытый болотной ряской смокинг. Писарь так и не осмелился возразить, что государственным чиновникам запрещено заниматься политикой. Тут же понуро стоял Клоамбеш и еще несколько сильно подвыпивших стариков, а поодаль — грустный и словно постаревший Гэврилэ Урсу. В его голубых, обведенных темными кругами глазах сквозило беспокойство. Четверо ребят с трудом удерживали взятые из примэрии вылинявшие флаги на толстых, тяжелых древках.
— Добрый день, приветствую вас, — начал было Спинанциу, но Пику оборвал его:
— Коммунисты собрали людей. Поджидают нас с вилами.
Спинанциу растерялся, глаза его забегали по лицам присутствующих и остановились на Гэврилэ. Грустная улыбка на лице старика, похожая скорее на ироническую гримасу, так взволновала адвоката, что он потерял голос.
— Ну как? — едва выдавил он, поворачиваясь к горцам.
— Пошли, — махнул рукой Гозару. — Мы им бока намнем. А вы давайте речь.
— Правильно, — оживился Спинанциу. — Отступать нельзя... Спасибо, батюшка, спасибо, господин писарь,
1 Никола Урсу, прозванный Хория, « один из руководителей крестьянского восстания в Трансильвании в 1784 году.
что вы оказали нам честь... Но я не вижу господина Кор-дшпа...
— Смылся, — многозначительно сообщил Пику.
— Имею честь приветствовать вас, господин Урсу Я очень рад... — обратился адвокат к Гэврилэ, но запнулся, встретив его холодный, равнодушный взгляд.
— Давайте построимся, — продолжал Спинанциу, обращаясь к собравшимся. — Вы, детки, выходите вперед и разверните как следует флаги. «Красный, желтый, голубой— это флаг страны родной», — учили вы это в школе? А? Ну, вот и хорошо. Вы, как говорится, духовные отцы села, — в первых рядах, потом лучшие хозяева, а позади мы с моцами. Занимайте свои места...
Все посл-ушно построились по четыре человека в ряд. Вперед вышли, шатаясь, старики, еще больше захмелевшие от оказанной им чести. Поп Иожа нетерпеливо и как-то смущенно суетился. Мелиуцэ лязгал зубами. Только Урсу по-прежнему стоял в сторонке, у края придорожной канавы.
— А вы, господин Урсу? — раздраженно обратился к нему Спинанциу.
— Я пойду по обочине, с краешку, — медленно ответил Гэврилэ, и Спинанциу понял, что спорить со стариком бесполезно. «И этот дурака из себя строит», — подумал он, хотел что-то сказать, но подошел Пику.
— Господин капитан предупредил... — зашептал он на ухо адвокату, — ежели будет нужда, он здесь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190