— Пинця, проводи господина до ворот да как следует запри их за ним. А вы убирайтесь!
Суслэнеску, шатаясь, направился к выходу, но, дойдя до дверей, не выдержал и обернулся.
— Мне очень жаль. При таких суждениях вы, несомненно, проиграете, и эту историческую ошибку вам никогда не удастся искупить... Современная эпоха требует от вас хотя бы понимания обстановки.
Пинця слегка подтолкнул Суслэнеску в спину и, пока они шли по длинной анфиладе больших, ярко освещенных комнат, сочувственно говорил ему:
— И охота вам сердить его. Ведь это же добряк, если не наступать ему на мозоль и во всем соглашаться. Человек он старый, а старики — как дети. Как дотащитесь теперь до Лунки, дождь как из ведра, а ведь как-никак — десять километров... Постойте, хоть мешок дам голову накрыть, а то пропадете, больно плоха дорога...
Пинця принес мешок, который Суслэнеску машинально взял, забыв даже поблагодарить. В воротах управляющий похлопал Суслэнеску по плечу и посоветовал поспешить, если не хочет проваляться месяц в постели. Потом тщательно закрыл за ним ворота.
5
Что ж мне делать, господин директор? — спросила Мария, и собственный голос испугал ее. Ей показалось, будто она говорит сама с собой, как помешанная. Директора она не видела, лишь чувствовала, что он где-то на мосту. Внизу журчала, пробегая между сваями, Вода, слышался плеск от запруды, где Теуз разливается, образуя что-то вроде протоки, и волны его лениво набегают на илистый берег. Джеордже закурил, и лицо его на мгновение осветилось ярким, дрожащим светом. Красная точка прочертила в темноте яркую дугу и погасла, не достигнув воды.
— Подойди поближе,— сухо сказал он. — Давно ты беременна?..
— Уже больше двух месяцев... и мама знает.
— Ты сама ей сказала?
— Разве в этом есть нужда? Сама знает.
— Тогда... — почти сурово начал Джеордже, но девушка поспешила объявить:
— Притворяется, что не знает. Не хочет вмешиваться.
— Подойди поближе,— повторил Джеордже, но отодвинулся в сторону, когда девушка облокотилась рядом на перила. От платка Марии пахло влажной шерстью и молоком.
— Почему... почему же ты не сходишь к доктору, чтобы он что-нибудь сделал? — почти грубо спросил Джеордже. Сам не зная почему, он чувствовал себя смущенным и взволнованным.
— Избави бог и святая богородица,— холодно возразила Мария. — Я уже думала об этом. И замуж могла бы выйти, многие увиваются. А что потом? Собачья жизнь — какой мужик смирится, ежели я была до него с другим... как шлюха какая. А больше всего я боюсь отца.
— Почему боишься — человек он мягкий, рассудительный...
— Не знаю, как он поступит, и боюсь...
— Может, и простит...
— И этого боюсь...
— Ты любила... Петре? (Джеордже с удивлением слушал собственные слова, все казалось необычным, и он не мог положить конец этому бесцельному разговору, казавшемуся ему неуместным для его возраста.)
- Да теперь уж не знаю...
— Только не плачь больше,— быстро сказал Джеордже.
— Да я и не плачу. Нет больше слез. Что мне теперь делать?
Придумаем что-нибудь.
— То же самое вы сказали и прошлый раз.
Джеордже закрыл глаза. В этот момент он ясно услышал, как пролетает над степью ветер, ему показалось даже, что он видит его — легкое, холодное и прозрачное облачко. Запахло дождем. Не зная, что ответить девушке, он чувствовал собственное бессилие, но совсем иное, чем при мысли о том, как поступить со своей землей. С грустью думал он об одиночестве людей. «Каждый человек обязан уметь помогать другому, так же, как он умеет дышать»,— мелькнула у него мысль, и он улыбнулся, взял Марию за руку и потянул к себе. Та уступила неохотно, но руку не вырвала.
— И чего ты так боишься? — попытался засмеяться Джеордже. Какое право имеет на тебя отец? Скажи!
— Боже мой, господин директор, что вы говорите?
— Какое право, подумай сама. Наказать тебя? Но разве ты совершила какое-нибудь преступление?
— Согрешила... — неуверенно пробормотала девушка.
— Перед кем?
— Не знаю...
— Нет, Мария, ты не согрешила,— громко и убежденно заговорил Джеордже. — Ты имеешь право поступать по своему усмотрению, ты человек... Это твой отец виноват, что не послал тебя учиться. Я помню. Ты была способной, хорошей девочкой. Тебя надо было послать учиться, а не держать дома в ожидании покупателя, чтобы еще больше увеличить свое состояние... Вот в чем дело!
— Господин директор...
— Не бойся! Никто не причинит тебе зла... Знаешь переезжай-ка ты к нам. — Джеордже вдруг осекся. («А что она будет делать у нас? Прислугой станет?») — Ты даже не можешь себе представить, какие перемены произойдут скоро в Лунке. Представления не имеешь...
— Не имею, господин директор. Темная я...
— Все зло оттого, что люди гонятся только за богат^ ством и не хотят больше ни о чем знать. И отец твой такой же, каким бы святошей ни прикидывался.
Мария тихо засмеялась.
— Сколько тебе лет?
— Восемнадцать, господин директор.
— И ты трусишь? Послушай: через три года тебе Самой будет смешно... Будешь учиться... это я тебе обещаю... может быть, станешь учительницей... здесь, в Лунке. —- Джеордже замолчал в ожидании ответа, но, видя, что девушка молчит, продолжал: — Ты мне не веришь?
— А как поверить? Бог знает что наговорите...
— Что же тут удивительного? Возьми, к примеру, мою жену. Тоже ведь дочь крестьянина, и намного беднее вашего, а стала учительницей.
— И правда,— согласилась Мария, потом снова тихо засмеялась какой-то своей мысли.
— Откроется много школ государство предоставит возможность учиться тем, кто этого заслуживает. Понимаешь? Наступит время — и оно не за горами,— когда люди перестанут бояться друг друга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190