— И ты здесь, Петре? — окликнул его старший брат, стрелочник Кула.
Кула переходил от группы к группе и «агитировал», как поручил ему Арделяну. Кордиш таинственно подмигнул ему и махнул рукой, сам не зная, что это должно означать. Потом он спрятался за стеной сарая, вытащил из кармана потрепанную тетрадку и принялся записывать в нее крупными кривыми буквами фамилии толпившихся крестьян, но быстро устал и решил, что проще будет запомнить,— пришли все сельские голодранцы и вдовы.
Заметив голову Кордиша, торчавшую из-за угла сарая, Эмилия подошла к нему.
— Что вы здесь делаете? — удивилась она.
«А, чтоб тебе пусто было, корова,— выругался про себя Кордиш. Он не знал, кого больше ненавидит — Эмилию или ее мужа. — Если бы не ее шашни в инспекторском отделе, быть бы мне директором во время войны. Сам черт не спихнул бы меня с этого места, коммунистом бы стал, но не выпустил из рук школу».
— Заходите,— нерешительно предложила Эмилия, обеспокоенная недружелюбным молчанием Кордиша.— Что вы здесь делали?
— Мочился! А что, нельзя? — грубо отрезал Кордиш.
Эмилия смутилась и покраснела. «Опять он пьян и ищет скандала». Она побаивалась невыносимого характера Кордиша — одно безобидное слово могло вызвать у пего целый поток грязных ругательств и оскорблений. Только молчание ограждало от риска, что он набросится на собеседника с кулаками.
— Я думаю,— начал Кордиш басовитым, хриплым голосом,— я думаю, что скажут в инспекторском отделе, когда узнают, что вы отменяете в школе занятия и устрашаете там политические сборища. Ведь это, как вам из-вестно, запрещено законом.
Эмилия молчала, охваченная непонятной робостью. И это утро ей хотелось быть ласковой со всеми. Если бы Кордиш не был таким грубым, Эмилия пригласила бы его в дом, угостила, поговорила о жене и ребенке. над собой усилие, она все же постаралась изобразить на лице приветливую улыбку и положила учителю руку плеча.
— Это революция, господии Кордиш. Я видела революцию девятнадцатого года в Венгрии и могу сказать, что...
Кордиш с достоинством отступил на шаг. Заметив, что Эмилия ищет примирения, он еще больше обнаглел;
— Пусть господин или товарищ директор поступает как ему угодно, но я считаю своим долгом сообщить об этом в инспекторский отдел. По телефону сообщу, сударыня!
Эмилия нахмурилась, чуть было не выругала его, но вовремя сдержалась и взяла Кордиша под руку.
— Не надо, господин Кордиш, не старайтесь казаться злее, чем вы есть на самом деле. Бедные люди, они столько выстрадали на фронте!..
— А что тут особенного? Будто я там не был.
— Знаю, господин Кордиш, и именно поэтому считаю, что вы хорошо понимаете мужа. Зайдемте, у нас есть превосходное вино, кроме того — я испекла печенье. Вы непременно должны как-нибудь отобедать у нас с женой и сыном. Он очень мил, похож на моего племянника Андрея — в детстве он был таким же шустрым и смышленым мальчуганом.
Несмотря на кипевшую в нем злобу, Кордиш заулыбался.
Они вошли в кухню.
— Послушай, Милли,— громко сказала старуха, не заметив Кордиша.— Я так думаю, что Джеордже надо поговорить с тем коммунистом, механиком, пусть даст и нам землю, а то бедняга Джеордже столько перенес у этих русских. Получить бы тот чернозем, с него знаешь, сколько можно снять?
— Что только не взбредет тебе в голову, мама! — крикнула Эмилия, побледнев от досады и стыда.
— Я-то поумнее вас! Будь спокойна!
Кордиш многозначительно закашлял, но Эмилия быстро налила ему стакан вина и подвинула блюдо с печеньем. Учитель выпил вино и уставился в пустой стакан.
— Я хочу обратить ваше внимание, госпожа,— торжественно начал он.— Все это имеет двоякий смысл, как утверждают, впрочем, и марксисты. История говорит, что...
Тщетно стараясь найти пример, о чем говорит история, Кордиш вдруг рассердился и закричал:
— Никто не знает, как все обернется. Сегодня пан — завтра пропал. («Решили воспользоваться моментом — урвать лакомый кусок»,— вертелось в его разгоряченном мозгу.)
Эмилия стояла рядом, сжимая кулаки, пока не почувствовала, что ногти впиваются в ладони.
— Господин Кордиш, мы с мужем очень сожалеем, что наши с вами отношения оставляют желать лучшего.
— М-да! — с упреком подтвердил Кордиш.— М-да!
— Особенно я. Мы ведь односельчане. Вы так популярны здесь, так привязаны к селу и должны нас понять. Ну, доставьте мне удовольствие, выпейте еще.
— Винцо и в самом деле неплохое,— криво усмехнулся Кордиш.— Совсем неплохое. А кто виноват, что мы не ладим? Возможно, у меня нет таких знаний, как у Теодореску, но и этого достаточно — пыль пустить в глаза немудреная штука. Я припоминаю, как однажды на фронте, до моего тяжелого ранения...— начал он, но тут же забыл, что хотел сказать, и снова приложился к стакану, думая про себя: «Смотри, как подлизывается, как ластится ко мне...»
— Конечно, Теодореску бескорыстен,— продолжал Кордиш, иронически улыбаясь.— Но посудите сами, госпожа Эмилия, зачем он связался с коммунистами? Затем, чтобы в подходящий момент сесть нам на шею? Зачем расколол румын на ярмарке, когда те дрались с венграми, и стал сулить им землю? Надеюсь, вам известно, чью землю? Я румын, госпожа...
— И мы, — мягко сказала Эмилия.
— Послушай, Петре,— раздался у плиты злой голос старухи.— В кого ты такой злющий? Отец, мать, братья — все люди порядочные, добрые, а ты в селе всех ненавидишь.
— Тетушка Анна,— не рассердившись, ответил Кордиш.— Вы ничего не понимаете в политике.
— Зато ты понимаешь, много понимаешь, горемыка. Даже от тестя и то не получил обещанного, жену вырядил по барски, так, что до сих пор все село смеется.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190