Встретимся завтра... Скажем, в одиннадцать, и хорошенько поищем флаг, перстень и твою дражайшую Долли...
— Дорис...
— И ее, разумеется... все сделаем для нашего Диззи! Пиппинса неожиданно прорвало:
— Завтра в одиннадцать? Когда опять будет полно народу? Не пойдет, эта пустая идея отпадает! Сегодня я целый день бродил по пляжу, где собралось несколько миллионов бездельников — и ничего! Нет, этого нельзя делать днем! Только ночью... вот так... в темноте!
Он уселся на песок и пригласил меня разделить компанию. Я опустился рядом на теплый песок.
— Я уморился,— сказал он.— И не удивительно! Такая ночь...
— Такой день, хотели вы сказать,—заметила сверху Кэт.— У вас был ужасный день... Я понимаю вас!
— Такая ночь...— упрямо повторил Дионисий.— Мы с Дорис брели по пустому пляжу, взявшись за руки, бегали, догоняли друг друга, падали, поднимались... вдруг...
— Постой-ка,—попытался я поставить все на свои места,— ты говоришь об этой или прошлой ночи?
— Прошлой, конечно!
— Итак, вы развлекались в темноте, бегали, падали, устали... затем вы поняли, что вам хочется спать, и пошли домой, баиньки! Все так же, как у меня,— подытожил я сонным голосом.— Я хочу спать, хочу домой!
— Вдруг кто-то стукнул меня по голове! — напомнил о себе наш клиент.
— Для другого вы и не годитесь! — поддакнула Кэт.
— Один раз, второй...— Дионисий ощупал лысую голову.— Вот сюда! Каким-то твердым предметом.
— Орудийный снаряд? — поинтересовался я, увлеченный рассказом.
— Скорее бита для бейсбола,— отвечал мой друг.— После первого удара я еще был в сознании, но когда этот хромоногий хватил меня второй раз...
— Хромоногий, сказали вы? — переспросила Кэт и ткнула меня носком туфельки в бок.
Я посмотрел на нее удивленно и сердито, потому что чуть было не потерял равновесие и не свалился на песок. Она же вытянутым пальцем указывала мне на что-то, и я постарался понять, в чем дело. Однако с моей лягушачьей точки зрения я ничего не видел—может быть, и из-за действия алкоголя. Я покачивался на ночном ветерке и никак не мог сообразить, куда надо глядеть —на песок, на луну или виднеющиеся вдали освещенные верхушки небоскребов. Наконец я поднялся, и все стало проще. Кэт поддерживала меня одной рукой, а другую снова вытянула в темноту, и я смог проследить направление, которое она указывала.
— Ох, как меня треснул проклятый! — пыхтел где-то внизу Дионисий Пиппинс.
Во мраке, со стороны пучины, там, откуда доносилось дыхание океана и шум волн, чернел силуэт человека. Скорее всего, это был служащий пляжа, уборщик, что ли? Он обходил опустевший пляж и палкой с острым наконечником собирал мусор в огромный мешок.
— Бейсбольной битой? — прошептал я чуть слышно. Уборщик был сильным человекообразным, широк в плечах, в старых матросских штанах. Он не спеша делал свое дело, переходя от одной кучки мусора к другой и ловкими движениями складывая забытые и брошенные предметы в мешок. Прихрамывая, он приближался к нам. — Хромой?—подала голос Кэт.
Иногда человеку вдруг хочется чего-то необычного.
Однажды среди ночи мне захотелось спуститься по Ниагаре. В другой раз, непонятно почему,— слетать в Гонолулу или распевать серенады на какой-нибудь темной мадридской улочке. Когда я был школьником, мне частенько казалось, будто в класс является Буффало Билл и уводит меня в далекие необъятные прерии, куда не доберется учительница. Я слышал, что приговоренные к смертной казни выражали как последнее желание накануне газовой камеры выткать ковер в несколько миль длиной. Забавно, не правда ли?
В этот момент я всем своим существом почувствовал какой-то зуд, неодолимое желание пробежаться по мелкому, мягкому, еще теплому песочку, скатиться с горки, состоящей из миллиардов песчинок, подняться на следующий холмик и бежать, бежать далеко-далеко — подальше от этого хромого сторожа с палицей в сильной руке, что ковылял в нашу сторону, надвигаясь неотвратимо и грозно.
И я это совершил, ей-богу!
— Шеф,— услышал я, как кто-то, вероятно Кэт, крикнул мне вслед, что-то кричал и Дионисий, только я не хотел их слышать; я мчался, порой падал, увязал по колени в песке, шатался, спотыкался, тяжело дышал, потел, голова кружилась, в страхе я чувствовал, как кто-то догоняет меня, может, это было нечто неощутимое, нереальное, но кошмарное.
Потом я почему-то остановился, может,споткнулся, не знаю, только вдруг потерял равновесие и, раскинув руки, рухнул лицом в песок, который тут же заполнил рот, нос, разве что не глаза, и то благодаря очкам. Некоторое время я лежал не шелохнувшись, ожидая чего-то.
Никто ко мне не подходил, никто не крался по песку, никто не замахивался дубиной. А вкус песка — только сейчас дошло до сознания — был препротивный, напоминающий вкус тряпки поломойки с легким ароматом нефти. Тьфу!
Я поднял голову и услышал чьи-то шаги.
— Шеф!
— Кэт?
— Шеф!
— Я здесь,— ответил я секретарше, почему-то уклонявшейся влево. Я перевернулся на спину и уставился в небо. Оно было затянуто облаками, звезды исчезли, не было даже луны. Я снял очки и протер их краешком своей клетчатой рубашки. Луна, озорница, опять появилась в прозрачной ночи, а звезды стыдливо подмаргивали. В затылке побаливало. И это они выдают за «бурбон», подумалось со злостью.
— Что с вами, шеф?
Кэт остановилась надо мной, подбоченившись и притопывая ногой, что означало нетерпение.
— А в чем дело?
— Вы случаем не сумасшедший?
— Мисс Карсон! — холодно напомнил я о стене, отгораживающей работодателя от подчиненного.
— Мы сидим с этим болваном, потерявшим жену и перстень, слушаем его болтовню, и вдруг вы ни с того ни с сего взбрыкиваете, словно жеребенок на лугу, несетесь без всяких объяснений на берег, не простившись, даже не сказав, не следует ли пригласить этих здоровяков парней из психиатрической больницы!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40