Мито положил руки под голову и выпятил грудь, кожа была гладкая и блестящая, словно утюг.
Мари украдкой взглянула на Мито и только на секунду остановила взгляд на его груди. Над правым соском синела татуировка: Жужуна, Ира, Лили... «Это грехи молодости»,— смеялся обычно Мито.
«Ведь он меня еще не знал тогда,— думала Мари.— Что тут такого?»
Она чувствовала, что если будет его ревновать, то станет смешной. Ведь не жена она ему? Она всего-навсего Жужуна, Ира и Лили — и больше никто.
Иногда ей хотелось ногтями соскрести эти имена, хотелось плакать, кричать... Хотелось... Хотелось... Очень хотелось.
Вдруг она представила и свое имя там, на груди Мито, выведенное синими буквами.
Она словно испарилась, исчезла, осталось только ее имя, вытравленное синей тушью.
— Завтра опять будет шторм,— сказал Мито.
— А почему ты завтра уходишь, ты ведь работал эту неделю?
— Теперь неизвестно, когда удастся отдохнуть,
— Ты просто не хочешь... если бы ты хотел...
— Чего это я не хочу?
— Отдыхать!
Мари говорила теперь громко, и даже от упреков этих Мито получал огромное удовольствие.
«Если б можно было упрятать ее голос в ракушку,— думал он,— всюду носил бы с собой». Хотя он и не напрягал слуха, голос Мари так же беспрепятственно проникал в его существо, как шум моря. «В самом деле, если б можно было этот голос носить с собой, положить бы себе в кабину, как раковину, и слушать»,
— Ах! — вдруг вскрикнула Мари.
— Что такое?
— Обожглась!
Мито рассмеялся; Мари тоже не удержала улыбки.
— И ничего-то я не умею... Все прикидываюсь, играю...
— Ты уже в который раз говоришь об этом. Во что ты играешь?
— В домовитую хозяйку...
— Что с тобой? — услышал Леван голос Элисо. Смех ее был явно вымученным.
Леван поднял голову и взглянул на Элисо.
— Со мной ничего. А в чем дело?
Леван перевел взгляд на Гиги. Мальчик удивленно смотрел на него.
— Встань,— сказала Элисо,— довольно тебе играть.
Последние слова она произнесла раздельно, в них
слышалось раздражение.
Леван встал.
— В самом деле, довольно, Гиги.
Мальчик торопливо кивнул ему головой.
Леван опустился в кожаное кресло. Кресло было глубокое, старинное.
Элисо вернулась к танцующим.
«Нет, так и впрямь не годится, подумают, что я просто строю из себя что-то!»
Ника о чем-то вполголоса разговаривал с Лолой. Лола смотрела в сторону. У нее было довольно серьезное выражение лица. Затем и они пошли танцевать. К Левану подошел Гоча. В руке он держал бутерброд.
— Чего киснешь? — спросил он Левана.
— Смотрю.— Леван показал рукой в сторону танцующих.
Гоча, пританцовывая и негромко напевая, удалился. Теперь к Левану подошла Лена.
— Потанцуем?
— Нет, к сожалению, я не танцую.
«Она мне кого-то напоминает. Но кого?» — думал Леван.
— А я очень люблю танцы.
— Я тоже, только когда смотрю на других.
— Довольно танцевать! — вдруг громко сказала Мзия и хлопнула в ладоши.— Довольно!
— Да будет тебе, Мзия! — девушкам явно хотелось танцевать.— Не мешай нам!
— А я говорю: довольно! — Магнитофон замолк.--» Давайте за стол!
— Я думала, что вы совсем другой,— сказала Лена,
— Какой?
— Как вам сказать, более гордый.
— Почему?
— Не знаю.
Вокруг низкого и узенького столика стояли маленькие стулья без спинок. Такая мебель, должно быть, придумана для маленьких квартир с низкими потолками. А в этой просторной комнате, похожей на зал, стол и стулья казались кукольными.
На столе, кроме коньяка, бутербродов и рюмок, не было ничего. И это никак не соответствовало громадному старинному буфету орехового дерева, который громоздился в углу, как идол изобилия, благополучия и довольства. Да и коньячные бутылки выглядели беспомощными перед большими рогами в серебряной оправе, которые возлежали на буфете, словно два буйвола,
В такой комнате следовало накрыть большой, длинный стол, полный хачапури и поросят с красными редисками в зубах.
В комнате стоял и большой стол, за которым свободно уместились бы все гости, но Мзия почему-то пригласила гостей к маленькому столику.
Очевидно, в этой семье не могли расстаться со старинной роскошной мебелью, а напоказ кокетливо выставляли модные, игрушечные столики и стульчики.
«Небось футболисты в прошлом году сидели за большим столом,— подумал Леван,— и физики, вероятно, не страдали от тесноты».
— Все меню на столе,— объявила Мзия,
— А кофе? — спросила Лола.
— Кофе будет,— успокоила ее хозяйка.
Гоча начал разливать коньяк.
— Я думаю, что тамады нам не надо!
— Не надо! Не надо! — хором откликнулись девушки.
Леван улыбнулся. Да, конечно, дни рождения, именины и всякие вечеринки для девушек были сплошным мучением. Ребята пили, хмелели, произносили длиннющие тосты, клялись друг другу в любви, а девушки сидели и клевали носами. Не притрагиваясь к еде и вину, не провозглашая тостов, они терпеливо досиживали до конца.
— Тамады, конечно, нам не нужно никакого,— сказал Гоча,— кроме меня!
Нана, Лола и Лена громко запротестовали. Гоча дал им немного пошуметь, затем поднял руку, и они сразу угомонились.
— Я хочу выпить за здоровье Мзии,— сказал Гоча.— Мзия, будь здорова!
Он опорожнил свой бокал и сел.
Леван хотел привстать и выпить тост стоя, но Мзия, положив руку на его плечо, не дала ему подняться:
— Сиди, сиди, ради бога!
Затем все встали и снова начали танцевать. Выпитый коньяк давал о себе знать.
«Буду танцевать,— решил Леван, поднимаясь со стула,— непременно буду танцевать».
Поднявшись с места, он наткнулся на удивленный взгляд Элисо;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17