!
— Ступай сама спроси. Только о том и болтают. Отвечать просто не успеваешь — столько народу спрашивает! Кого ни встретишь, и «здравствуй» не скажет, о здоровье не спросит, а только: «Эх вы, что ж вы так опозорили свою Зону!» — «Замолчи, собака, отвечаю, как это опозорили?» — «Да вот, говорят, убежала с Манчей... Почему не отдали за него, коли судьба такая? По-хорошему, с благословением, и не было бы сейчас ни проклятий, ни срама!..» — «Да кто это вам сказал? Вы что, собственными глазами видели, коль такое плетете?» — спрашиваю я. «Видеть не видели, говорит, зато другие видели и рассказывали — во всем околотке только об этом и разговору».— «А как же ее увезли?» — спрашиваю я. «Да будто хаджи дома не было, Мане об этом знал и, не говоря худого слова, подъехал с товарищами на повозке, а она будто ждала его в уговоренное время; постучали в ворота, она выбежала и — прыг в повозку! Ладно, сама выскочила, это еще куда ни шло, так еще одеяло, подушку, люльку и все, что положено, с собой прихватила, чтоб было, так сказать, на чем спать, словно к солдату под шатер собралась...»
— Ахти-и-и! — воскликнула Ташана и, опустившись бессильно на диван, заплакала.
— Я как услышала, у меня ноги и отнялись, точно не мои стали!.. Так среди площади и села, страх и стыд последних сил лишил!..
— Да кто тебе это сказал
— Да разве один человек ! Все говорят, все спрашивают. Не знаю уж, что хуже: когда спрашивают или когда молча проходят и только взгляд кинут, а в душе, видно, радость несказанная, просто лопаются от счастья, на наш стыд и позор глядючи!..
— Господь им судья! — вздохнула Ташана.— Людей хлебом не корми, дай посплетничать, на пустом месте нагородят невесть что! Девушку погубят ни за что ни про что!.. Но как же так получилось, растолкуй мне, Таска, если знаешь.
— Не знаю, сама не знаю, Ташана, обеими руками крещусь и спрашиваю: что же это такое? Говорят еще, будто на повозке ее отвезли к Доке, там, дескать, она и ночевала. Всю ночь горели свечи в доме говорят...
— О Доке говорят?! Может та проказа и пустила сплетню, убей ее господь!
— Встретила я ее, да не посмела спросить, знаешь какая она бешеная... Но она сама меня окликнула: «Как живешь, Таска? — кричит через всю улицу.— Скажи, что там у вас приключилось? Кто замуж выходит или женится? Скоро ли, кричит, погуляем на свадьбе? А Манулач, как положено жениху, усы отпускает?» — «А чего тебе дался Манулач и его усы? — спрашиваю я.— Если уж такая судьба, то лучше за Манулача, чем за Манчу. Деньга на деньгу набегает, а купецкий сын — на купецкую дочь! — кричу ей в ответ.— Так устроено на этом свете».— «Купчина готов и совесть и душу за деньги продать! — кричит она.— Вот так-то! Потому один остается при деньгах да с позором, а другой — со здоровьем и любовью. Как сейчас с Зоной и Мане получилось:
У нас деньжата перевелись, Зато любви — хоть завались!»
Стихами заговорила!! Дура, что с нее возьмешь?.. И связываться ни к чему. Подобрала я подол и мчусь по базару,
как побитая собака. А она не унимается, идет за мной и вопит на все ряды, чтобы все слышали: «Нынче пусть уличная сплетня, а завтра — правда. Еще не такого позора дождетесь! Сейчас говорят, будто за ней сам пришел, это еще куда ни шло, но придет время — услышите что и похуже! Даст господь (так и говорит!), она сама придет и постучит к Мане. И еще о вашем стыде и позоре в газету тиснут, в книге опишут! И запомни, говорит, мои слова, так и передай их этой клуше Ташане!» — закончила Таска, поднимаясь и обещая разузнать, кто пустил этот слух. Перед уходом она позвала Зону, чтобы проститься.
— Ложись в постель! — Таска в доме заменяла врача, верней «Книгу полезных советов»; если тетушка Таска находила, что кто-нибудь болен и прописывала лекарство, тот должен был лечь в постель и принимать его, хотя мог чувствовать себя здоровей быка.— Ляг и поспи маленько, а я тебе завтра пошлю амулет лесковацких дервишей, очень помогает. Поставь еще согревающий компресс на шею, и болезнь как рукой снимет,— говорила она, целуя Зону и провожая ее в светличку.
— Ах,— качая головой, грустно вздохнула Зона,— для меня все кончено, тетя! — И, уронив на грудь голову, медленно, словно тень, пошла к себе...
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
является продолжением главы тринадцатой. В ней рассказывается, каким образом этим странным, для многих необъяснимым и загадочным происшествием заинтересовалась и занялась пресса, предпринявшая попытку вывести все на чистую воду. Иными словами, здесь повествуется о бесплодной миссии директора газеты господина Ратомира
Весь этот день, покуда в доме хаджи Замфира никто еще не подозревал, о чем говорят горожане, на базаре и в городе кружилась молва и ширились, громоздясь друг на друга и вытесняя друг друга, невероятные слухи. Рассказывать обо всех долго, скучно, да и не к чему. Достаточно лишь упомянуть, что были они самые различные. Согласно одним слухам, Зону выкрали у источника и бросили в пролетку и будто поднялся такой переполох, что три человека попали под колеса. Согласно другим — она убежала добровольно, доказывалось это тем, что девушка не отбивалась, и люди собственными глазами видели в пролетке не только ее, но и вещи: постельное белье, люльку, корытце и корзинку на колесиках, в которых дети учатся ходить! Говорили, будто Зону отвезли в какое-то село, где их обвенчал некий поп Зипе (сей священнослужитель был давно уже известен как человек, склонный к подобным авантюрам, за кои постоянно отбывал епитимью в каком-либо монастыре,
где обычно лепил из кизяков овины или лущил фасоль). И чем дальше уходила молва от центра к окраинам, тем больше обрастала подробностями и становилась неправдоподобнее и невероятней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50