ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
Кого? Не спросишь...
Анна вошла в зал третьего класса, отыскала свободное местечко. Задумалась. Не зря ли она появилась здесь, на вокзале, укрепляя тем самым предположения жандармов о приезде мужа, если они подстерегают именно Осю? Уйти? Или, наоборот, попытаться каким-то образом его предупредить? Каким? Или остаться, хотя бы с тем, чтобы видеть, за кем охотятся жандар-
мы, если не за Осей? До прибытия поезда еще минут пятнадцать станционный колокол прозвонил сигнал о его выходе с последнего перед Орлом разъезда. Нет, теперь уходить не стоит! Она продвинулась в самый уголок, а мысли бежали, бежали... У Верочки прохудились башмаки, и, пока стоит сухая погода, их надо бы отдать в починку, на даче можно и босой побегать и в легких тапочках. А Таля жаловалась: головка болит. Это, конечно, от многих волнений за последние дни. Но, может быть, она схватила простуду? После выноса тела Любови Леонтьевны в доме гуляли отчаянные сквозняки. Надо бы измерить температуру. Ах, как в такие тревожные дни недостает Оси!
Закончив перевод книги Бебеля, он сказал: «Я должен отвезти рукопись издателю сам, договориться об оплате. Думаю, долго не задержусь». И задержался. Пошел уже третий месяц. А за это время только и всего, что получен денежный перевод,— конечно, на лечение он себе и рубля не оставил,— да еще два коротких письма.
В первом, вспоминая расставание, он написал: «Когда, дружище, ты станешь менее доброй и более злой?» Ах, Ося, Ося, ты когда станешь менее добрым, более злым? Его все время терзают угрызения совести, что он не помогает воспитывать детей. Не надо! Эту тяжелую ношу охотно и радостно она взвалила на свои плечи. Как Ося не может понять, что ее мучает совсем другое? Не на тот путь революции стал он — вот что горько!
Во втором своем письме он привел выдержку из речи Плеханова на последнем съезде: «Заметьте, мы с Лениным, с одной стороны, очень близки, а с другой — далеки друг от друга. Ленин говорит: мы должны доводить дело революции до конца. Так, Но вопрос в том, кто из нас доведет до конца это дело. Я утверждаю, что не он». И Ося высмеивает эти слова. Но как же не ясно ему, что прав-то Плеханов! Ведь съезд, созыва которого так добивался Ленин, в составе ЦК из десяти человек избрал лишь трех большевиков, а в редакцию Центрального Органа вообще не избрал ни одного большевика. Глас народа—глас божий! И снова Ленин недоволен, он требует созыва Пятого съезда, он хочет непременно добиться победы. И вот уже принимаются резолюции на местах против ЦК и в поддержку Петербургского комитета, который сейчас в руках большевиков. На горе партии появился этот Ленин с постоянной своей неуживчивостью! И Ося теперь верит ему, а не Плеханову — отцу русской марксистской мысли! Анна тяжело перевела дыхание, припоминая свои бесчисленные споры с мужем, пока он жил дома и занимался переводом Бебеля. В конце концов она ему сказала: «Ося, больше я тебя не стану ни в чем разубеждать, это за меня сделает время. Но только в одно поверь, прошу тебя: я — твоя жена, и нет у тебя более преданного друга». Он ответил: «Аня, родная, а разве я в этом когда-нибудь сомневался?» Да, все это так. Оба они в одном по-
езде, пока поезд стоит. Но когда трогается — ехать им хочется в разных направлениях. И кому-то надо выпрыгивать из вагона. Вот почему ей временами кажется: пусть лучше поезд уходит вообще без них...
Поезд... И испугалась. Что же она здесь сидит? Со своими смятенными мыслями. Вот уже мелькают вагоны. Прибыл. Скорее на платформу! Вдруг там Осю эти жандармы...
Она метнулась к двери. И увидела, как жандармы еще на ходу поезда с разных концов вскочили в вагон второго класса. Анна тоже побежала к вагону. Может быть, Ося сумеет сказать ей хоть бы несколько слов.
Горячий ветер нес душные запахи мазута и угольного дыма от паровоза, трепал ее прическу, кто-то, проходя с багажом, больно ударил ее по ногам углом чемодана. Она ждала, застывшая в тревожном ожидании.
И вот появился один жандарм, спрыгнул наземь. Вслед за ним неторопливо, с достоинством, спустился хорошо одетый молодой человек, в пенсне, с острой бородкой. Замаячил в тамбуре второй жандарм. Волна безудержной радости прилила к сердцу Анны, Она едва не вскрикнула: «Слава богу, не Осю!» И тут же укори* ла себя: как можно радоваться чужой беде?
Первый жандарм покосился на нее.
— Мадам, а вы что — благоверного своего встречаете? — Нет, нет! — поспешно сказала она.
И поняла, что допустила большую оплошность, придя на вокзал. Теперь жандармы знают, что Дубровинский должен вот-вот приехать в Орел. А разве знает она, охотятся за ним или не охотятся? И что теперь надлежит ей делать? Кого и за что сейчас арестовали? Человек этот ей незнаком...
Всю дорогу до Костомэровки она мучилась сомнениями. Их не заглушало даже ликование девочек, радовавшихся тому, что они надолго покинули город и будут с мамой целыми днями бродить по лесу. Извозчик гнал коня крупной рысью, не подстегивая его кнутом, а только ловко щелкая им в воздухе. Пыль серыми клубами вырывалась из-под колес. Коляску подбрасывало на ухабах, скрипели рессоры, и тетя Саша, хватаясь за поручни из медных прутьев, вскрикивала:
— Анна, гляди за детьми! Не выпали бы! Ах, боже мой, я, кажется, продавила сиденье!
На даче их поджидала «бонна» Гортензия Львовна, тетя Саша наняла ее заочно, по рекомендации одной из своих заказчиц. Не спросила, ни сколько ей лет, ни какими именно талантами она обладает. На даче нужен человек на все руки. И печь протопить, и обед приготовить, и белье выстирать, и за девочками приглядеть. А Гортензия Львовна оказалась старухой. Она знала три языка, играла на пианино, которого на даче не было, могла, правда, не очень охотно, поставить самовар и поджарить яичницу,
в крайнем случае сварить суп и манную кашу, но решительно отказалась от стирки белья и тем более от топки печи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308
Анна вошла в зал третьего класса, отыскала свободное местечко. Задумалась. Не зря ли она появилась здесь, на вокзале, укрепляя тем самым предположения жандармов о приезде мужа, если они подстерегают именно Осю? Уйти? Или, наоборот, попытаться каким-то образом его предупредить? Каким? Или остаться, хотя бы с тем, чтобы видеть, за кем охотятся жандар-
мы, если не за Осей? До прибытия поезда еще минут пятнадцать станционный колокол прозвонил сигнал о его выходе с последнего перед Орлом разъезда. Нет, теперь уходить не стоит! Она продвинулась в самый уголок, а мысли бежали, бежали... У Верочки прохудились башмаки, и, пока стоит сухая погода, их надо бы отдать в починку, на даче можно и босой побегать и в легких тапочках. А Таля жаловалась: головка болит. Это, конечно, от многих волнений за последние дни. Но, может быть, она схватила простуду? После выноса тела Любови Леонтьевны в доме гуляли отчаянные сквозняки. Надо бы измерить температуру. Ах, как в такие тревожные дни недостает Оси!
Закончив перевод книги Бебеля, он сказал: «Я должен отвезти рукопись издателю сам, договориться об оплате. Думаю, долго не задержусь». И задержался. Пошел уже третий месяц. А за это время только и всего, что получен денежный перевод,— конечно, на лечение он себе и рубля не оставил,— да еще два коротких письма.
В первом, вспоминая расставание, он написал: «Когда, дружище, ты станешь менее доброй и более злой?» Ах, Ося, Ося, ты когда станешь менее добрым, более злым? Его все время терзают угрызения совести, что он не помогает воспитывать детей. Не надо! Эту тяжелую ношу охотно и радостно она взвалила на свои плечи. Как Ося не может понять, что ее мучает совсем другое? Не на тот путь революции стал он — вот что горько!
Во втором своем письме он привел выдержку из речи Плеханова на последнем съезде: «Заметьте, мы с Лениным, с одной стороны, очень близки, а с другой — далеки друг от друга. Ленин говорит: мы должны доводить дело революции до конца. Так, Но вопрос в том, кто из нас доведет до конца это дело. Я утверждаю, что не он». И Ося высмеивает эти слова. Но как же не ясно ему, что прав-то Плеханов! Ведь съезд, созыва которого так добивался Ленин, в составе ЦК из десяти человек избрал лишь трех большевиков, а в редакцию Центрального Органа вообще не избрал ни одного большевика. Глас народа—глас божий! И снова Ленин недоволен, он требует созыва Пятого съезда, он хочет непременно добиться победы. И вот уже принимаются резолюции на местах против ЦК и в поддержку Петербургского комитета, который сейчас в руках большевиков. На горе партии появился этот Ленин с постоянной своей неуживчивостью! И Ося теперь верит ему, а не Плеханову — отцу русской марксистской мысли! Анна тяжело перевела дыхание, припоминая свои бесчисленные споры с мужем, пока он жил дома и занимался переводом Бебеля. В конце концов она ему сказала: «Ося, больше я тебя не стану ни в чем разубеждать, это за меня сделает время. Но только в одно поверь, прошу тебя: я — твоя жена, и нет у тебя более преданного друга». Он ответил: «Аня, родная, а разве я в этом когда-нибудь сомневался?» Да, все это так. Оба они в одном по-
езде, пока поезд стоит. Но когда трогается — ехать им хочется в разных направлениях. И кому-то надо выпрыгивать из вагона. Вот почему ей временами кажется: пусть лучше поезд уходит вообще без них...
Поезд... И испугалась. Что же она здесь сидит? Со своими смятенными мыслями. Вот уже мелькают вагоны. Прибыл. Скорее на платформу! Вдруг там Осю эти жандармы...
Она метнулась к двери. И увидела, как жандармы еще на ходу поезда с разных концов вскочили в вагон второго класса. Анна тоже побежала к вагону. Может быть, Ося сумеет сказать ей хоть бы несколько слов.
Горячий ветер нес душные запахи мазута и угольного дыма от паровоза, трепал ее прическу, кто-то, проходя с багажом, больно ударил ее по ногам углом чемодана. Она ждала, застывшая в тревожном ожидании.
И вот появился один жандарм, спрыгнул наземь. Вслед за ним неторопливо, с достоинством, спустился хорошо одетый молодой человек, в пенсне, с острой бородкой. Замаячил в тамбуре второй жандарм. Волна безудержной радости прилила к сердцу Анны, Она едва не вскрикнула: «Слава богу, не Осю!» И тут же укори* ла себя: как можно радоваться чужой беде?
Первый жандарм покосился на нее.
— Мадам, а вы что — благоверного своего встречаете? — Нет, нет! — поспешно сказала она.
И поняла, что допустила большую оплошность, придя на вокзал. Теперь жандармы знают, что Дубровинский должен вот-вот приехать в Орел. А разве знает она, охотятся за ним или не охотятся? И что теперь надлежит ей делать? Кого и за что сейчас арестовали? Человек этот ей незнаком...
Всю дорогу до Костомэровки она мучилась сомнениями. Их не заглушало даже ликование девочек, радовавшихся тому, что они надолго покинули город и будут с мамой целыми днями бродить по лесу. Извозчик гнал коня крупной рысью, не подстегивая его кнутом, а только ловко щелкая им в воздухе. Пыль серыми клубами вырывалась из-под колес. Коляску подбрасывало на ухабах, скрипели рессоры, и тетя Саша, хватаясь за поручни из медных прутьев, вскрикивала:
— Анна, гляди за детьми! Не выпали бы! Ах, боже мой, я, кажется, продавила сиденье!
На даче их поджидала «бонна» Гортензия Львовна, тетя Саша наняла ее заочно, по рекомендации одной из своих заказчиц. Не спросила, ни сколько ей лет, ни какими именно талантами она обладает. На даче нужен человек на все руки. И печь протопить, и обед приготовить, и белье выстирать, и за девочками приглядеть. А Гортензия Львовна оказалась старухой. Она знала три языка, играла на пианино, которого на даче не было, могла, правда, не очень охотно, поставить самовар и поджарить яичницу,
в крайнем случае сварить суп и манную кашу, но решительно отказалась от стирки белья и тем более от топки печи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308