Мать в ужасе закричала. Разбойники бросились на землю и сдались. Солдаты навалились со всех сторон. После схватки и стрельбы один из господаревых слуг поднял вверх голову убитого. Как раз в это время взошло солнце и засверкал в саду иней. А голова смотрела на меня неподвижными глазами и печально улыбалась.
Туфекчи-баша Георгие вернулся к господарю с головой моего отца. Предстал он перед Диваном и положил ее в красном платке на ковер к ногам господаря. Преклонил он колена и воскликнул со слезами в голосе:
— Ваше высочество, выполнил я приказ! Но прошу я отпустить меня в мое поместье на покой, ибо пролил я родительскую кровь — ту, что течет и в моих жилах...
Горестная это была картина, и прослезились в Диване и господарь и бояре. А туфекчи-баша Георгие, получив соизволение господаря, уединился в свои поместья и, в тоске, для искупления греха своего и прощения заблудшей души усопшего, построил он в Яссах церковь, куда я направляюсь на поклонение...
Вот по какой причине, уважаемый конюший Ионицэ, был я обещан скиту Дурэу. Но сердце мое рвалось к людям. Потому-то и сетую я иногда на столь ничтожные и печальные дни мои...
Рассказ монаха изумил рэзеша, и пекоторое время он удивлен-по молчал. По, опомнившись, стал уверять пас, что история, которую оп хотел рассказать нам, еще более необыкновенна и страшна.
ЗМИЙ
— Друзья мои! — громко провозгласил конюший Ионицэ и поднялся во весь свой высокий рост.— Перед господом богом сознаюсь, что от истории благочестивого отца Германа у меня под шапкой волосы дыбом встали, но я хочу вам рассказать историю еще более поразительную и страшную.
— Послушаем рассказ конюшего,— проговорил торопливо, как всегда, дед Леонте, звездочет.— Послушаем рассказ почтенного конюшего! Посмотрим, наготове ли у нас все нам потребное, и станем слушать. Мне как раз очень хотелось попросить тебя, конюший Ионицэ, сдержать свое обещание. С той поры, как я себя помню, еще со времен прежней Анкуцы, у нас так повелось — собираться здесь на беседу и проводить время за вином из Цара-де-Шос. Потягивая доброе винцо, слушаем мы о делах давно минувших. Думается мне, почтенный конюший Ионицэ, не найдется другого постоялого двора, подобного этому, сколько ни ходи по земным дорогам. Таких стен, похожих на крепостные, таких решеток, такого погреба и вина такого в других местах и быть не может. Не встретить нигде ни такого радушия, ни такого веселья, ни подобных черных глаз: так бы и остался я под их взглядом, пока не придет мой черед отправиться в тихую пристань, откуда нет возврата... А ты не хмурь брови, хозяюшка, потому что я был другом твоей матери. И ей я тоже читал будущее в книге Зодиака, как и тебе читал. Очень хорошо и очень правильно я ей все поведал и думаю, что и ты осталась довольна.
— Да, и я была довольна,— смеясь, ответила Апкуца.
— Оно и понятно, по-иному и быть не может, хозяюшка; ведь в этой вот сумке, у меня на боку, лежит древняя книга, в которой только правда написана. Когда ты меня спрашивала, я тебе рассказал все как положено — тем более потому, что исходит от тебя запах чабреца и ты заставляешь стариков желать сызнова юности.
— Весьма справедливо это,— подтвердил рэзеш из Дрэгэ-нешть,— да я мог бы это сказать и без книги Зодиака.
— Возможно, конюший Ионицэ, по прошу тебя не забывать своего обещания. Как я говорил, подобные истории только на таком постоялом дворе и можно услышать. Выслушали мы отца Германа, который опять замкнулся в свою печаль и умолк. Не знаю я, конюший Ионицэ, сможешь ли ты рассказать нам что-нибудь более страшное. По правде говоря, только еще один раз в жизни колотилось так мое сердце,— словно куропатка в когтях сокола.
Хозяйка взглянула на старика своими блестящими глазами и торопливо сказала:
— Это когда ты в первый раз увидел змия, дед Леонте?
— Вот-вот,— подтвердил старик,— когда в первый раз увидел змия.
Мы все разом повернулись к звездочету, и даже отец Герман взглянул на него из зарослей своей бороды.
— Что это ты, братец, о змие болтаешь? — взволнованно спросил конюший Ионицэ и уселся на свое место.— Какой змий? — И он искоса с недоумением посмотрел на всех, словно только теперь нас заметил.
— Когда увидал я в первый раз змия...— заговорил спокойно дед Леонте,— был я парнишкой, годов этак за двадцать, и отец мой учил меня своему ремеслу: ведь он тоже был звездочетом и лекарем, какого на всем свете не сыщешь. И после Ильи-пророка обретались мы с ним при овцах на холме Болындарь, и он мне показывал днем травы и коренья земные, а ночью звезды небесные. Тогда-то и увидел я в первый раз змия.
Рэзеш из Дрэгэнещть глубоко вздохнул и посмотрел на деда Леонте, как на врага.
— Такого чудовища я еще не видывал,— признался он, и голос его прозвучал слабо и неуверенно.— Рассказывай скорее, дед Леонте, времени у нас хватит.
— Долго мне говорить нечего,— отвечал звездочет,— поведаю только, что сам я видел. С позволения конюшего Ионицэ, я все вам расскажу, а потом мне хочется послушать его историю...
Дед Леонте поправил пояс, ощупал сумку и посмотрел вокруг, чтобы удостовериться, что кружка с вином под рукой. Дед был наш земляк, крестьянин с Молдовы, чисто выбритый, с седыми усами, полным лицом, статный собой и с брюшком. А когда говорил и смеялся — виднелись крепкие, словно стальные, зубы.
— Пока есть у меня такая мельница,— кричал он, бывало, подвыпивши,— не боюсь я и самой смерти длиннозубой!
Дед Леонте начал, по своей привычке, скороговоркой:
— Ну, как это рассказать тебе побыстрее про этот случай, почтенный конюший? — проговорил он.— В те времена жил у нас в Тупилаць знатный и гордый боярин, и звали его Настасэ Боло-мир.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56