Однако появление «Каменного Поля» было событием не рядовым. Как бы добродии редакторы из «Дела», «Недели», «Курьера Львовского» и прочих реакционных журналов ни строгали над Розлучем насмешек, как бы они его «Поле» ни топтали, факт оставался фактом: простой гуцул, человек без систематического образования, без постоянных прибылей, задумал издавать газету, которая должна была нести в трудящиеся массы правду, мудрость просвещенного слова. Редактор и издатель так и писал в первом номере в «Обращении к тем, кто обрабатывает Каменное Поле», что он ради издания газеты продал полонину, и если будет необходимо, то все, что имеет, продаст, «лишь бы только просвещенное Слово, читатели мои милые и хорошие, докатывалось до вас, чтобы оно вам светило и грело. Ибо кто знает, не все ли гуцульские беды начинаются с того, что есть мы, братья, слепы и глухи».
ЦК нашей партии заинтересовался «Каменным Полем», хотя не следует думать, что заинтересованность была вызвана революционностью Розлучева двухнедельника. Напротив. Когда сейчас я просматриваю первые номера газеты, поражаюсь ее аполитичности, наивной вере в какое-то неопределенное, аморфное добро, в Слово с большой буквы, которое будто бы должно стать едва ли не единственным оружием в борьбе за лучшую народную долю. Розлуч выплескивал тогда на бумагу всего себя, искателя красивого и высокого... и искателя, возможно, и неудачного, однако честного.
Я не случайно подчеркиваю, моя девочка, Розлучеву честность. Необходимо учитывать тогдашнюю обстановку. Все легальные издания, на которые коммунисты имели влияние, в том числе и журнал «Окна», были разгромлены пилсудчиками. Польские проправительственные газеты и издания социалистов, украинские и еврейские журналы разных цветов облаивали коммунистов и Советский Союз; всякий добропорядочный редактор считал себя чуть ли не апостолом или мессией, который через свою газету глаголет народу истину. И вдруг где-то там, под Веснярским хребтом, появляется газета, про которую можно хотя бы сказать, что она честна в своих устремлениях.
Мне, тогдашнему секретарю Косовчаского окружного комитета, было поручено протоптать тропку к Якову Розлучу с тем, чтобы определенным образом влиять на его издание.
Так планировалось.
Ничего хорошего на первых порах из этого плана не выходило: местные коммунисты, кажется, Когут и Моторнюк, которые должны были войти в контакт с Розлучем, оказались людьми прямолинейными и горячими; во время беседы они выложили, как на тарелочке, все, что думали о нем и о его «Каменном Поле», и сразу же стали обращать его в «коммунистическую веру». Розлуч, ясное дело, насторожился сказал, что ни в какую политику играть не хочет, бедному человеку не политика нужна, а добро: работа, хлеб, наука, милосердие. Все партии как одна, и ваша КПЗУ тоже, обещают человеку рай на том свете... а на этом свете пекло. Между прочим, на тему «Добро и политические лозунги партий» Розлуч опубликовал в своей газете путаную с философской точки зрения статью.
Тогда я вспомнила про Адвоката, который для отвода глаз тоже стоял в стороне от партий. Я рассуждала так: «Ре может быть, чтоб Розлуч не слышал о Че- ремшинском — «крестьянском адвокате», который в то время пользовался у крестьян любовью и популярностью. Его, Черемшинского, слово должно что-то значить для Розлуча».
Адвокат в ближайшее воскресенье запряг в бричку коня и поехал в Садовую Поляну, к Розлучу. После мне стало известно, что они понравились друг другу, и я потихоньку радовалась, что способствовала их знакомству. Черемшинский взял на себя подбор и редактирование информации из края и из-за границы, сам редактор вел «Местную хронику». Начиная с третьего номера, газета изменилась: в ней было максимум информации, фактов и как можно меньше «хлопского философствования», разжевывания, знаков вопроса и восклицания. Черемшинский любил тогда приговаривать: «Газета сама за себя говорит», «Каково время — такова и газета, она не может себя перепрыгнуть», «Если размелешь камень в муку, цензура съест и его».
Собственно, зачем я все это тебе, моя девочка, описываю? Ты разыщи-ка в Садовой Поляне старого Розлуча, и пусть он при случае вспомнит, как редактировал
с адвокатом Черемшинским газету, называвшуюся «Каменное Поле».
Бегало, нервно стенографируя, Иванкино перо, а Нанашко Яков прямо светился воспоминаниями, молодел.
— Ая, Черемшинский, дивчано-золотко, был тем человеком, что надо. Ему было интересно со мною, а мне с ним, нам обоим было хорошо, мы себе подружились, хотя он кончал высшие школы в Вене, а мне смолоду батькова усадьба застила свет. Мы даже удивлялись, как это жили до сих пор, не зная друг друга. Он был хлопским сыном и все понимал... не понимал только того, как это могла моя Гейка заставить меня издавать газету для народа. «Потребность человеческая, время это оккупационное, порывы... стремления — вот, наверное, те причины, которые имеют отношение к «Каменному Полю»,— убеждал меня, бывало, Черемшинский. Я покачивал головой и молчал, как рыба под мостом. Не мог же я ему, человеку, считай, головастому, ученому и переученому, рассказывать, что моя жена знает тайны зелья-травы, вод, прозрачного воздуха, что она, может, не так Иосипу Паранькиному Мужу, когда учила его грамоте, как мне самому принесла из предрассветных лесов солнечный лучик, которым разожгла костер... Когда же костер разгорелся, я увидел, будто на стене прочитал, что до тех пор, пока простой человек будет ползать где-то там, внизу, где тьма, до тех пор в нашем краю добра не будет. Спасение, таким чином, в просвещенном Слове.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102