Остальные все подали заявления о приеме в колхоз. И Михаил Ефимович, и Семен Золотов, и Жомков Михаила, и я. Наби тоже думает переходить, только не к нам, а в свой колхоз. Последний сезон, наверное, у нас работает.
— Жаль, хороший мужик, — искренне пожалел Митька. — А Крюков чего же?
— Я, говорит, теперь специалист, куда захочу, туда и пойду. Вольный казак. Может, в совхоз надумаю, может, в город подамся. Трактористы теперь везде нужны.
— Ну и пусть казакует. Только рановато ему нос задирать, да из села уходить теперь нет никакого смысла.
— Это так, но человек-то он, сам знаешь.
После ужина Митька полез на печь за лозняком, Андрей спросил:
— Ты это чего?
— Да надо вентеришко сплести.
— А, брось, — махнул рукой Андрей. — Сегодня не до работы Одевайся быстрее, и пойдем. Там передвижка приехала, народу гибель! С девчатами поозоруем!
Митька не заставил себя уговаривать. Стащив на пол лозняк, чтоб не пересох за ночь, он быстро оделся, и друзья направились к правлению колхоза, заменявшему по вечерам клуб, Оттуда уже доносились задорный девичий смех, песни.
Весна обошла Мокрый Куст стороной, словно за что-то невзлюбила это простое соломенное село. Судя по газетам, даже на севере области начали сеять, а здесь на полях едва пролысились пригорки. Прошла половина апреля, а погода не устанавливалась. Проглянет дня на два солнце, приласкает иззябшую землю, а потом снова на целую неделю подует студеный ветер, спрячет едва показавшиеся ручьи, затянет сизым ледком лужи, погонит по полю острую, как иглы, поземку.
Зима не хотела покидать насиженного места. По ночам она выходила из глухих трущоб Ташлинского леса, как голодная волчица, торопливо зализывала все ожоги острым, языком поземки, меняла на полях почерневшие было покрывала и к утру снова полновластной хозяйкой разгуливала по округе, блестя свежей первозданной красотой.
День назад с рассвета и до позднего вечера над селом стоном стоял грачиный крик. Тугоперые, черные, как головни, птицы с крепкими белыми носами гнали из своих прошлогодних гнезд ворон, враскачку, по-мужичьи, ходили по проталинам, выискивая съестное, собирая разный хлам для своих гнезд. А подует сиверко, и на целую неделю утихает грачиный крик. Птицы покидают село, улетают в леса, и опять в их гнездах хозяйничают привыкшие к стуже вороны. Но утихает непогодь — снова появляются грачи, снова начинаются ожесточенные драки с воронами, и опять неумолчный крик стоном стоит над селом.
По вечерам в правлении колхоза, как в зимние нестрадные дни, до третьих петухов засиживалась молодежь. Парни дурачились, девчата лузгали семечки, танцевали и пели под простуженную гармошку Мишки Святого — единственного на селе гармониста.
Весна запоздала недели на две. Только за неделю до первомайского праздника установились теплые, погожие дни. Снег стал пропадать на глазах. Изумрудной щеткой наклевывалась на припеках трава. В субботу с большим опозданием тронулся на Куге лед.
— Поло вода! Поло вода! — сбегаясь к берегу, кричали ребятишки, И хотя каждую весну бывает половодье, ломает Кугу, все же на берег высыпало все село. Даже кузнецы бросили свою работу и с другого конца села пришли полюбоваться половодьем. Лед тронулся утром, а к обеду колхозный пастух Федька Манин погнал в лес «на пробу» стадо. Коровы, ошалев от весны, с не присущей их степенству прытью, врассыпную бросились по луговине, трубой задрав хвосты и высоко подкидывая задние ноги.
— Забегай! — в голос вопил Федька своему подпаску Алешке Крюкову, младшему братишке Ваньки-тракториста.
А еще через час тронулись из села трактора, заполнив гулом все улицы и переулки.
Лязгая солнечно-белыми гусеницами, мощный С-80 Семена Золотова тащил на прицепе тракторную будку, Андрей на «Беларуси» — сразу три плуга и сеялку. Остальные трактора тянули сеялки, плуги, культиваторы — весь прицепной и навесной инвентарь.
Бригада стала табором на опушке Зраповского леса, недалеко от села. Через полчаса сюда подъехала на подводе «вечная» повариха тракторного стана тетя Маша, полная, острая на язык молодая женщина. Подвода доверху была загружена ящиками с продуктами, кастрюлями, тарелками. Среди всего этого кухонного скарба горой возвышался пятиведерный котел, насквозь прокопченный на полевых кострах.
Запылал костер.
Трактористы с руганью и смехом таскали из леса хворост, жерди, спешно строили навес для бочек с горючим.
В таборе собралось много любопытных. Пришли все, кому наскучило смотреть на половодье.
Целая делегация во главе с председателем колхоза, агрономом и бригадирами отправилась осматривать поля. Люди брали щепотки земли, растирали ее на пальцах, нюхали.
— По всем гривам завтра с утра можно начать боронование, — определил председатель, — а там день-два —- и в низинах подойдет.
В углу огромного поля около Ташлинского леса гектаров десять зяби оказалось оплывшей. Два года назад на таких участках сеяли, чуть взрыхлив почву бороной, знали, что не уродится, и не родилось, но сеяли: обработать такие участки не хватало ни сил, ни времени. Теперь все обстояло иначе.
— Здесь придется перепахать заново,—заметил председатель,— тут ни бороной, ни культиватором землю не взрыхлить. Денька через два занаряживай сюда трактор, — сказал он бригадиру тракторного отряда.
Тот согласно кивнул головой.
Дед Ухватов взял горсть земли, понюхал ее и, скатав из нее шарик, с силой кинул на пашню. Шарик не развалился.
— Два дня мало, Петр Кузьмич, не ранее недели поспеет тут земля, — авторитетно заявил он. — Ниже тут совсем грязь, Вон еще в ложбине снег не сошел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121