— Да вон ходят!
Волки и в самом деле все еще блуждали там. Был бы Антон трезвый, может, и сообразил бы, как это такие осторожные звери будут стоять и ждать их и откуда тут вообще волкам взяться. Но Антон был пьян, а Елфим в этих вещах вообще не разбирался, как и во всем другом. Антон ударил. Один волк перевернулся и задрыгал ногами. Второй было шарахнулся в сторону, но тут же успокоился и, как ни в чем не бывало, уставился на охотников. Антон тут же и его свалил.
Антону волки попались первый раз за всю жизнь, поэтому он и обрадовался удаче, как ребенок новой игрушке. А когда подбежали к волкам-то, — глядь, а это козы! И откуда их только черт принес! У нас ни в одном марийском селе этой скотины нет. Держат коз в татарских селах, любят они эту скотину, а до самого ближнего татарского села Сантимир от нас верст двадцать — непостижимо, как это они могли забрести к нам.
Антон, когда пришел в себя, отлаял Елфима на чем свет стоит и велел ему самому распутываться с этим делом. Елфим же перепугался еще больше Антона. Как только тот ушел досыпать, Елфим взял этих коз и сволок Антону на двор, а сам в Моркиал убежал. А утром нашелся хозяин — погонщик из татарского колхоза. Гнал он гурт на станцию Помары, а две козы по дороге отбились да и пришли ночью к нашей овчарне. Не знаю, чем бы все это кончилось. Пришлось бы Антону с Елфимом, конечно, платить, только председатель у нас добрый мужик. Узнал он утром всю эту историю, коз велел освежевать и трактористам на стан отвезти, а погонщику из колхозного стада двух барашков дал. Так все и кончилось.
Невдалеке от нас снова прокричал филин. Иван стал на колени и, сложив рупором ладони, протяжно, подражая филину, прокричал:
— Кы-ы-ыш, дьявол!
— Так он тебя и послушает! — заметил Михаил.
Из леса потянуло холодом. От бессонной ночи и нервного волнения перед предстоящей охотой мелкая дрожь пробежала по всему телу. В костре прогорело, и я потянулся за хворостом.
— Пожалуй, хватит огня, — сказал Дмитрий Николаевич, — за полночь уже, пора и расходиться. Глухарь, он рано начинает.
— Да, время подоспело, — согласился Михаил. Последний раз мы покурили перед охотой и стали собираться,
подтягивать патронташи, крепить сумки, чтобы во время скрадывания ничто не брякнуло, не стукнулось о дерево и не выдало осторожной птице приближения охотника. Дмитрий Николаевич запрятывал под еловый лапник лосиный рог.
— Да оставь так, кто сюда придет! — советовал Михаил.
— Ну как знать! — недоверчиво покосился на него Дмитрий Николаевич. — Подальше положишь — поближе возьмешь. Так старые-то люди говорят!
Еще не дрогнуло на востоке небо, когда мы неслышно разошлись каждый в свою сторону.
Вначале я то и дело натыкался впотьмах на разные кусты и валежник, но глаза постепенно привыкли, и я стал кое-что различать в темноте и обходить опасные места.
Некоторое время мы шли вместе с Иваном, и я слышал справа от себя метрах в двадцати похрустывание веток под его ногами. Но вскоре хруст стих, и как я ни пытался, ничего больше не слышал: или же он встал и прислушивался к лесу, или ушел далеко в сторону.
Я решил, что, пожалуй, достаточно углубился в сосновый остров, встал, прислонившись к стволу толстой старой ели, и стал прислушиваться, не запоет ли где глухарь. Но кругом было тихо. Только изредка по верхушкам деревьев пробегал легкий ветерок, и снова все замирало. Как-то незаметно посерело небо. Начинало светать. На востоке показалась бледная, еле заметная заря.
Глухари не пели. Постояв еще с полчаса, я стал пробираться дальше в сторону мохового болота. Небо уже посветлело настолько, что в лесу стало хорошо видно деревья и даже подлесок — мелкий кустарник бересклета и волчьей ягоды. Я уже терял надежду увидеть или услышать в это утро глухаря и шел, задумавшись о чем-то совершенно постороннем, как вдруг неожиданно услышал глухариный скрежет. Мне показалось, что я уже минут пять слышу «го и только сейчас вдруг догадался, что это и есть как раз то, чего я жду. Пел он далеко, пожалуй, очень далеко, и металлический скрежет его жесткого клюва еле доносился сюда. Но и этот далекий скрежет, словно живительный напиток, сразу же вселил в меня силу. Сердце наполнилось радостью, сознанием того, что ночь проведена у костра недаром. Я быстро снял с плеча ружье, еще раз проверил патроны в стволах и, выждав, когда птица после небольшого перерыва запоет вновь, поскакал к ней. Но радость и волнения были напрасны. Не успел я сделать и десяток скачков, как там, где пел глухарь, глухо прогремел выстрел и оборвал песню. Мне ничего больше не оставалось делать, как отправиться в другую сторону. Но сколько я ни бродил, глухариного такого заманчивого «тэке, тэке, кочерга, кочерга» больше не услышал.
А в лесу, между тем, уже совсем рассветало. Ярко выгорала огромная, в полнеба, малиновая заря, и вот-вот из этого горнила должно было выкатиться солнце. Я шел бесцельно, сам не зная куда и зачем. Надо мной, квохча, быстро пролетела глухарка, но я почти не заметил ее. Не слышалось больше выстрелов и моих товарищей. Или же они ушли слишком далеко, или же им, как и мне, не повезло. Я сел на пенек и закурил. Лес проснулся. Где-то, видимо, на моховом болоте, где мы с Иваном недавно неудачно подманивали рябчиков, булкали тетерева, оттуда же доносилось и блеяние бекасов, голоса токующих турухтанов.
Зазвенели зяблики, синицы всех мастей и калибров — московки, гренадерки, гаечки, большие синицы; пели дрозды, пеночки, крапивницы, зорянки, малиновки — обычный весенний утренний хор. И тут среди этих хорошо знакомых мне звуков я уловил совершенно неизвестную мелодию, похожую и на песнь дрозда, и на какое-то пыхтение или урчание, только нежное-нежное, что-то малиново-бархатное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121