— вдруг ни с того ни с сего спросил де, Афанасий. — Засветло не сумели взять, а в темноте разве их возьмешь?
— Возьмем! — уверенно заявил дед Никита. — Похолодает ночью, пчела смирнее будет. Да и темно ночью, не видно, кого жалить...
— Вряд ли так, — недоверчиво покачал головой сторож. — Это не пчелы, а тигры какие-то.
— Дикари, чего же ты от них хотел. Волю-то небось никто не хочет менять ни на какие благи. Ясное дело, вот и лютуют. Чуют, что к чему, даром что насекомые.
Стемнело. В верхушках деревьев кое-где замигали первые звезды. Совсем рядом, в еловом острове, вдруг дико захохотал на весь лес филин, собравшийся на охоту.
— Что это? — вздрогнул Ваня и пододвинулся поближе к огню.
— Птица, — успокоил его дед Афанасий, — филин. Мудреная! Видел небось филина?
— Не приходилось, — сознался Ваня.
— Серая такая, большая, — стал объяснять дед Афанасий. — Голова круглая, как у кошки, и с ушами, а глазищи — во, по кулаку! Днем спит, окаянный, в дуплах хоронится, а ночью шляется по лесу и всех пугает. Как волк, одним словом. Осенью больно лютует, ночи длинные. А сейчас ему трудно. Ночи воробьиные. Не успеет померкнуть закат, уж заря разгорается. А день — год. Посиди-ка такой день в дупле...
Филин умолк, но вскоре снова разразился на весь лес зловещим гомерическим хохотом.
— Страшно, — прошептал Ваня.
— А ты не бойся, — успокоил его дед Никита. — Вся эта тварь только издали пугает да страх нагоняет. К костру небось не подойдет. Хоть и волка взять. Тоже огня боится. Человека все боятся, даже медведь.
— Картошек не взяли — испечь бы, — глядя на жар, пожалел дед Афанасий.
Когда хорошо стемнело, дед Никита снова полез на липу. Он считал, что дикари успокоились, и хотел стамеской потихоньку расширить щель, чтобы можно было руками выломать в гнезде соты, а уж потом перегнать в роевню пчел. Но и на этот раз старику не повезло. Едва он заскрипел стамеской, вдавливая ее в мягкое дерево, как его услышали пчелы и всей семьей набросились на обидчика. В темноте насекомые плохо видели и летели только на запах человека. Поэтому на сей раз досталось не только одному деду Никите, но и другим. Пчелы бросались в лицо, садились на одежду и через разные складки добирались до тела. Снова пришлось удирать в лес, но на этот раз уже всем троим.
— Ну их к черту! — на весь лес кричал дед Афанасий. — Мне за рубашку будто кто лоток углей вытряхнул спасенья нет.
— А ты тише кричи, — насмешливо успокаивал его дед Никита. — А то услышат пчелы, догонят да еще всыпят, тогда узнаешь, как орать. Спрячься за дерево, чтобы не нашли.
— Тебе все смешки,— обиделся дед Афанасий, — а тут хоть реви. Досталось от дикарей не только старикам, но и Ванюшке. Но
он держался, не хотел выказывать себя трусом и, чуть не плача, превозмогал боль.
— Ничего, Ванюша, терпи! — успокаивал его дед Никита. — Настоящим пчеловодом будешь. Из деда Афанасия, ясно, кроме сторожа, ничего не получится, пчел как огня боится, а у тебя все впереди!
— Нет, надо пробираться на пасеку. Ничего мы тут не добьемся, — издали начал агитировать дед Афанасий. —Разве такие дьяволы допустят, чтоб их взять? Разве дадутся? Звери же!
— Ничего, Афанасий. Попытка — не шутка! К утру еще разок попробуем, может, дадутся. Больно уж хочется их добыть.
— Чудной ты, Никита. Ну как же их добыть-то, коль они близко к себе не подпускают? Легче волка добыть, чем их. Волку хоть пасть чем-нибудь заткнуть можно, чтоб не кусал, а им разве заткнешь?
— Попытаем...
Перед рассветом опустился морозец. Он слегка засахарил землю, топким ледком затянул лужи.
— Это нам на руку, — радовался дед Никита.
Когда занялся восток, дед Никита опять полез к гнезду дикарей.
Использовав все известные ему приемы добычи пчел и убедившись, что ни один из них к добыче дикарей не подходит, старик решил поступить иначе. Тихо подобравшись к гнезду, он ловко замазал всю щель глиной. Затем пчеловоды переставили лестницу, и дед Никита стал долбить с другой стороны новый леток. Продолбив крошечное отверстие, он и его замазал глиной. Спустившись на землю, дед Никита закурил, выжидая, когда пчелы успокоятся после его долбежки. Потом он взял дымарь, надел лицевую сетку и, добравшись до гнезда, тихо открыл оба летка и, вставив сопло дымаря в только что продолбленное отверстие, стал прислушиваться. Дикари немного успокоились, гудели тихо, как обычно гудит по ночам пчелиная семья.
Дед Никита рассчитывал на утренний морозец, и он выручил его.
Убедившись, что дикари успокоились, он стал густо дымить в дупло через новое отверстие туда, откуда пчелы никак не ожидали нападения. Клубы едкого, пухлого дыма под напором мехов пошли в дупло, заполняя собой все гнездо. Дикари зашумели, загудели, стали беспорядочно вылетать из щели, но холод быстро скручивал их, не давал лету, и пчелы, сделав крошечный круг над щелью, стали снова возвращаться в теплое дупло. Но туда дед Никита все гнал и гнал клубы дыма. В дупле сидеть стало невозможно, и пчелы, смирившись, поползли с насиженного места на улицу. Летать они уже не собирались, на морозе это было почти невозможно, и пчелы стали скучиваться под толстым сучком. Ведь сидеть клубом, прижавшись друг к другу, не страшно даже в мороз. Дикари сгрудились и повисли под сучком большим клубом. На людей они уже не набрасывались — на холоду трудно расправлять крылышки.
— Чудеса! — восхищался дед Афанасий. — Ну не кудесник ли ты, Никита! Право слово! Я бы на твоем месте еще ночью плюнул на них и ушел на пчельник. А ты — нате вот, добился!
Восхищался зрелищем и Ваня, хотя и плохо еще понимал, что такое случилось с пчелами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121