Еще немного — и, чтобы восстановить женское свое достоинство, она, презрев всякую опасность, пошла бы направо и налево рассказывать о случившемся. Но где же родится ее сын или дочка — в этом доме, под этим давящим потолком? Как она посмотрит в сияющие счастьем глаза Артавазда, как вынесет, что не Ба-кур, а он наречет имя их дитяти и дитя будет вылитый Бакур? И не узнает об этом. И Бакур его не увидит.
Ашхен бежала по городским улицам, бежала во весь дух, не замечая устремленных на нее укоризненных взглядов, не считаясь с тем, что подумают о ней люди. Запамятовав о вездесущем соглядатае с прямыми жесткими волосами.
Этот копошащийся в ее утробе маленький человечек, наверное недовольный безоглядным бегом матери, был единственным ее спасением, потому что создавал безысходное, безвыходное положение, которое понуждало и принуждало искать выход, найти какой-то путь. Либо сюда, либо туда — только бы не застрять посередине, в промежутке.
На рынке она сразу заприметила Бакура, издали поманила его и, схватив за руку, чуть не силком поволокла за собой. Бакур не понимал, что творится, весела Ашхен или огорчена, счастье это или беда. И только повторял: совестно, с ума ты сошла, руку-то хоть пусти... Она не отпускала, плевать ей было на все, теперь они не одни, теперь их трое...
Узнав, в чем дело, Бакур обнял жену и, ликуя, закружил в воздухе. Начал гадать, кто у них будет, мальчик или девочка. Рассуждать про себя, кого бы он предпочел. Придумывать имя. Но, увидев грустный взгляд Ашхен, замолк и нахмурился.Они лежали рядышком в стогу сена, глядя на небо и слушая однообразный стрекот сверчков. И размышляли. Размышляли в поисках выхода.
А разрастающийся и безостановочно подминающий под себя все новые пространства город враждебно, с угрозой смотрел на несчастную чету. Ему, этому исполину, ему и всему миру — противостояли три беспомощных и беззащитных существа...
Вдруг Ашхен встрепенулась, с воинственным выражением лица села и, не глядя на Бакура, сообщила ему свое окончательное решение:
— Домой я не вернусь. Пускай остригают волосы. Пускай позорят на площади. Домой не вернусь.
— Ты же знаешь, это бесполезно. — Бакур лег ничком и зарылся головой в сено. — Вас не разведут. И с тобой расправятся, и со мной.
— Пускай их делают что хотят. Я останусь у тебя. Мой муж — ты. Закричать об этом, что ли? Пойду по улицам и буду кричать. Пускай все слышат.
И закричала. Громко, во весь голос.
— А-а-а-а-а...
Бакур вскочил, но, увидев, что Ашхен и сама порядком струхнула, не проронил ни слова.
— Я своей любви не стыжусь. А ты... ты стыдишься... Ашхен зарыдала. Бакур даже не пытался утешить ее или
успокоить. Не оправдывался и не возражал.
Начался тяжелый разговор. Чья любовь сильней? И кому пришлось труднее — Ашхен, жившей под одной крышей с ненавистным мужем, или Бакуру, лишенному возможности видеть ее каждую минуту и счастья создать семью? А уж если она не любила мужа, так почему же уступила ему, отдалась? Ну ответь, ответь, коли сумеешь. Изменила мне. С мужем. Хоть бы человек-то был настоящий. Однажды, подталкиваемый любопытством, Бакур пошел взглянуть на Артавазда. Пусть муж ее избивал, пусть она умывалась кровью, не должна она была с ним спать. И так, слово за слово, оба они перемазались грязью.
— А ты меня не бросишь ? — вырвалось вдруг у Ашхен. — Не струсишь? Не сбежишь?
Эта лавина вопросов была до того внезапна и неожиданна, что оба — мужчина и женщина — замолчали и с недоумением переглянулись.
И поняли: они ни в чем не повинны — вина была не в Ашхен, не в Бакуре, не в их ребенке, а вовне. Где-то рядом. Поблизости. В этом самом городе, называвшемся Аршакаваном.
И, тронутый волнением и тревогой жены, он улыбнулся и со странным спокойствием ответил:
— Мы всегда будем вместе. Всегда вдвоем.
— Неправда! — Ашхен усмотрела в его спокойствии нечто подозрительное.— Я тебе не верю. Тебе что... Ты вольная птица. Страдать буду я, одна я.
Бакур нашел выход — в отличие от Ашхен, у которой выхода не было, да и не могло быть. Ну конечно же Бакур нашел выход. Он бросит все и уйдет. Единственное настоящее решение. Истинно мужское. Решение не мальчика, но мужа. Сколько ни есть на свете женщин, столько же и различных решений, а у всех на свете мужчин — у них одна, всего лишь одна дорога. Так что виноват не Бакур, ее любимый, ее ненаглядный супруг, виноват его пол, его принадлежность к той, а не иной половине человечества.
— Даю слово. Ты не будешь страдать,— с тем же странным спокойствием сказал Бакур, и подозрения Ашхен укрепились. — Тебе не остригут волосы.
— Другие женщины бежали от мужей в Аршакаван, — в отчаянии кляла судьбу Ашхен. — А мне-то куда бежать ?
Бакур встал, взял Ашхен за руку и поднял. И повел за собой. Ашхен следовала за Бакуром в недоумении, то и дело шмыгая носом и утирая рукавом слезы.
— Куда ты меня ведешь? Люди увидят...
— Вон там...—Бакур улыбался таинственно и непонятно. — Там воля.
— Какая еще воля? Спятил ты, что ли?
— По ту сторону ограды.
Ашхен в страхе покосилась на Бакура и попыталась высвободиться. Ей мерещилось, что помощник градоправителя, способный, по ее убеждению, разом находиться повсюду, в сотне различных, удаленных друг от друга мест, втихую подсматривает за ними и все слышит. Он вот-вот вырастет как из-под земли с неизменной своей плеткой в руке и жестоко посчитается с беглецами.
А Бакур с прежней загадочной улыбкой на лице обнял ее, подхватил на руки, неспешными шагами двинулся к ограде, и Ашхен прочла в его взгляде беспредельное спокойствие и заразительную безмятежность.
— Осталось всего ничего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148