ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
Слишком он тосковал по своему прошлому, заключает Зуки.
Жена слушала его в отчаянии, потрясенная не столько самим его рассказом, сколько ясным пониманием того, что* вслед за кратким периодом просветления им вновь овладела безумная жажда выжечь дотла свою душу и удалиться со сцены. Покинуть ее навсегда.
Волна энтузиазма, вызванная новой его жизнью в подвале, правда, схлынула значительно быстрее, чем можно было предполагать. В юности, постигая науки за границей, будучи юнкером в Петербурге, да и потом, в эмиграции Репнин полагал, что приносит пользу не только себе, но и России. Однако весь труд людей, работающих в этой лавке, служил лишь одному: преумножению богатства семейства Лахуров, пребывающего в неведомом далеке. А что получают они за свой труд, все эти продавщицы и мастера — корку хлеба да угол в каком-нибудь чулане. Пока не отправятся на тот свет, как отправился недавно итальянец. И все это ради чего? Ради того, чтобы светские женщины могли надеть на себя не хрустальные башмачки, а туфли из замши или крокодиловой и змеиной кожи? И тем самым обеспечить семейству Лахуров возможность даже среди зимы нюхать цветущую мимозу.
Что касается его, Николая Родионовича, то его завод, кажется, иссяк. Как бывает с часами, когда стрелки замирают на циферблате.
Он теперь так и будет, когда его снова заведут, корпеть в своем подвале из года в года за фунт в день, хотя даже Зуки, мастер по части сапожных набоек и дамских каблуков, получал больше, чем он. Так будет с ним по гроб жизни. Однако каждый отработанный год, растолковывал Зуки, может принести ему надбавку в десять шиллингов или фунт в неделю. Сейчас он имеет семь фунтов. Если он придется ко двору, через год он может рассчитывать на восемь фунтов. А потом дотянет до десяти. Уборщица, моющая лестницу, никогда не перевалит за два с половиной фунта. Лет этак через десять он сможет зарабатывать двенадцать фунтов, но больше этого никто из восседающих на трехногих табуретах с улицы Сент-Джеймса не получает. Это подтвердил и ван Мепел. Да ведь и то сказать — базы он никакой не имеет, не было у него практики в обувном деле, одном из древнейших человеческих ремесел, это тоже не засчитывается ему в плюс. А люди проработали в этом подвале по десять, двадцать и тридцать лет, ясно, у них есть преимущество перед ним. Они вправе ждать надбавки. А кто такой Репнин — чужак, случайный человек, залетная птица, со смехом констатирует Зуки. (Да он им как снег на голову свалился, в их подвал, набитый колодками.) И вообще нельзя понять, что он забыл здесь, что за неволя ему тут торчать, на этом трехногом троне. Кое-кто посмеивается у него за спиной. Ведь он поставлен блюсти интересы фамилии Лахуров, учитывать каждый пенс, заработанный мастерами тяжким трудом, уродующим их наружность и здоровье. Каждую пятницу он должен облагать налогом грошовый заработок мастеров и продавщиц.
Кроме того, рассуждает Зуки, да будет ему известно: не только семейство Лахуров — все владельцы модных магазинов в Лондоне отбирают для себя работников по внешнему виду. Тут один лишь померший итальянец был болезненного вида, с желтым лицом, в обшарпанной одежонке. Остальные все, даже негр Луциюс, такими разнаряженными в лавку являются, что хоть сейчас в «Травиате» петь. Да что говорить, это все молодые люди, они еще и приударить за дамами не прочь. А господин ван Мепел просто создан, чтобы играть адмирала на подмостках какого-нибудь континентального театра. Ну, а нашей Сандре и мисс Мун только в «Рице» и блистать. Вот Пэтси немного сдала, но недалек тот час, когда ее с дешевенькие подарком выставят за дверь.
В элегантных лавках все должны выглядеть красивыми и веселыми. Приятными на вид.
Перно в свое время советовал ему ни слова не говорить Лахурам о своем происхождении. Пусть лучше скажет, будто служил кассиром на тотализаторе. Зуки находил совет вполне разумным, однако и в эту сторону нельзя перегибать. Боже упаси, если станет известно, скажем, о болезни его жены, или о том, что ее поместили в больницу, или что вообще с ним приключилась какая-то беда. В Лондоне это скрывают, как змея скрывает ноги. Как только до хозяев дойдет слух о том, что в доме у кого-то есть больные или случилось несчастье в личной жизни — хотя о ней никто тут не спрашивает,— как его немедленно уволят. Не потому, что ван Мепел или сами Лахуры столь жестоки. Просто таковы нравы лондонского трудового подполья. Возьмите продавщиц из модных магазинов, ежеутренне спресованных в вагонах, как сардины, их доставляют в Лондон поезда подземки — но обратил ли он внимание на то, как они потрясающе одеты, с какой тщательностью уложены их прически? Известно ведь, сколько все это стоит, да только иначе им нельзя. Они обязаны быть красивыми. Женский обслуживающий персонал из модных магазинов такой, что хоть сейчас на конкурс красоты. Ордынский рассказывал: в молодые годы, до войны, будучи польским дипломатом, он выбирал себе по субботам какую-нибудь продавщицу из лондонского модного магазина, чтобы провести с ней воскресенье в Париже. И до того все они были хороши — ну прямо-таки принцессы из галереи Хемптон-Корт.
Ордынский — аморальная личность, прерывает его Надя, скверный, разложившийся тип, позор польской нации.
У него о нем другое мнение — возражает ее муж. Но главное, он хотел ей сказать — его возраст не позволяет ему рассчитывать надолго закрепиться на этой работе, найденной им с таким трудом. Пока это еще не критично, однако вскоре скажется. После тридцати лет верной службы в этих модных заведениях стариков, как правило*, увольняют.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241
Жена слушала его в отчаянии, потрясенная не столько самим его рассказом, сколько ясным пониманием того, что* вслед за кратким периодом просветления им вновь овладела безумная жажда выжечь дотла свою душу и удалиться со сцены. Покинуть ее навсегда.
Волна энтузиазма, вызванная новой его жизнью в подвале, правда, схлынула значительно быстрее, чем можно было предполагать. В юности, постигая науки за границей, будучи юнкером в Петербурге, да и потом, в эмиграции Репнин полагал, что приносит пользу не только себе, но и России. Однако весь труд людей, работающих в этой лавке, служил лишь одному: преумножению богатства семейства Лахуров, пребывающего в неведомом далеке. А что получают они за свой труд, все эти продавщицы и мастера — корку хлеба да угол в каком-нибудь чулане. Пока не отправятся на тот свет, как отправился недавно итальянец. И все это ради чего? Ради того, чтобы светские женщины могли надеть на себя не хрустальные башмачки, а туфли из замши или крокодиловой и змеиной кожи? И тем самым обеспечить семейству Лахуров возможность даже среди зимы нюхать цветущую мимозу.
Что касается его, Николая Родионовича, то его завод, кажется, иссяк. Как бывает с часами, когда стрелки замирают на циферблате.
Он теперь так и будет, когда его снова заведут, корпеть в своем подвале из года в года за фунт в день, хотя даже Зуки, мастер по части сапожных набоек и дамских каблуков, получал больше, чем он. Так будет с ним по гроб жизни. Однако каждый отработанный год, растолковывал Зуки, может принести ему надбавку в десять шиллингов или фунт в неделю. Сейчас он имеет семь фунтов. Если он придется ко двору, через год он может рассчитывать на восемь фунтов. А потом дотянет до десяти. Уборщица, моющая лестницу, никогда не перевалит за два с половиной фунта. Лет этак через десять он сможет зарабатывать двенадцать фунтов, но больше этого никто из восседающих на трехногих табуретах с улицы Сент-Джеймса не получает. Это подтвердил и ван Мепел. Да ведь и то сказать — базы он никакой не имеет, не было у него практики в обувном деле, одном из древнейших человеческих ремесел, это тоже не засчитывается ему в плюс. А люди проработали в этом подвале по десять, двадцать и тридцать лет, ясно, у них есть преимущество перед ним. Они вправе ждать надбавки. А кто такой Репнин — чужак, случайный человек, залетная птица, со смехом констатирует Зуки. (Да он им как снег на голову свалился, в их подвал, набитый колодками.) И вообще нельзя понять, что он забыл здесь, что за неволя ему тут торчать, на этом трехногом троне. Кое-кто посмеивается у него за спиной. Ведь он поставлен блюсти интересы фамилии Лахуров, учитывать каждый пенс, заработанный мастерами тяжким трудом, уродующим их наружность и здоровье. Каждую пятницу он должен облагать налогом грошовый заработок мастеров и продавщиц.
Кроме того, рассуждает Зуки, да будет ему известно: не только семейство Лахуров — все владельцы модных магазинов в Лондоне отбирают для себя работников по внешнему виду. Тут один лишь померший итальянец был болезненного вида, с желтым лицом, в обшарпанной одежонке. Остальные все, даже негр Луциюс, такими разнаряженными в лавку являются, что хоть сейчас в «Травиате» петь. Да что говорить, это все молодые люди, они еще и приударить за дамами не прочь. А господин ван Мепел просто создан, чтобы играть адмирала на подмостках какого-нибудь континентального театра. Ну, а нашей Сандре и мисс Мун только в «Рице» и блистать. Вот Пэтси немного сдала, но недалек тот час, когда ее с дешевенькие подарком выставят за дверь.
В элегантных лавках все должны выглядеть красивыми и веселыми. Приятными на вид.
Перно в свое время советовал ему ни слова не говорить Лахурам о своем происхождении. Пусть лучше скажет, будто служил кассиром на тотализаторе. Зуки находил совет вполне разумным, однако и в эту сторону нельзя перегибать. Боже упаси, если станет известно, скажем, о болезни его жены, или о том, что ее поместили в больницу, или что вообще с ним приключилась какая-то беда. В Лондоне это скрывают, как змея скрывает ноги. Как только до хозяев дойдет слух о том, что в доме у кого-то есть больные или случилось несчастье в личной жизни — хотя о ней никто тут не спрашивает,— как его немедленно уволят. Не потому, что ван Мепел или сами Лахуры столь жестоки. Просто таковы нравы лондонского трудового подполья. Возьмите продавщиц из модных магазинов, ежеутренне спресованных в вагонах, как сардины, их доставляют в Лондон поезда подземки — но обратил ли он внимание на то, как они потрясающе одеты, с какой тщательностью уложены их прически? Известно ведь, сколько все это стоит, да только иначе им нельзя. Они обязаны быть красивыми. Женский обслуживающий персонал из модных магазинов такой, что хоть сейчас на конкурс красоты. Ордынский рассказывал: в молодые годы, до войны, будучи польским дипломатом, он выбирал себе по субботам какую-нибудь продавщицу из лондонского модного магазина, чтобы провести с ней воскресенье в Париже. И до того все они были хороши — ну прямо-таки принцессы из галереи Хемптон-Корт.
Ордынский — аморальная личность, прерывает его Надя, скверный, разложившийся тип, позор польской нации.
У него о нем другое мнение — возражает ее муж. Но главное, он хотел ей сказать — его возраст не позволяет ему рассчитывать надолго закрепиться на этой работе, найденной им с таким трудом. Пока это еще не критично, однако вскоре скажется. После тридцати лет верной службы в этих модных заведениях стариков, как правило*, увольняют.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241