ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
Н. посочувствует, бросится поздравлять неизвестно с чем, поносить Эугениюса Э., душить запахом старой одежды и чеснока.
Сверкнуло разбитое стекло телефонной будки. Алоизас опустил монету, набрал четыре цифры пятизначного номера, но пятой не одолел. Не смей клещом впиваться в Лионгину! Пусть хотя бы пару деньков подышит, вырвавшись из материнской каторги. Свобода, которой она наслаждается, призрачна. Пустить к парализованной матери девку с улицы для Лионгины то же самое, что привести туда хищного зверя. И еще он безотчетно понимал, что, погружаясь в туман подсознания — в черные сны, ничего не оставляющие воспоминаниям,— Лионгина прячется от приближающегося нового кошмара. Не от хорошей жизни ищет она провалившиеся горы — позорный финал юности. Ведь если трезво все обдумать, то в горах черное пятно для нее светлее, чем сегодняшний день? И он, Алоизас, в этом виноват? Его нерешительность, его неспособность вырваться из мелочей и взять быка за рога? Даже пустячная история с зачетом выросла в грозовую тучу...
Гудела, трещала телефонная линия, ожидая, когда же наберет он последнюю цифру. Так близко тепло щек и губ Лионгины, ее исхудавшее сорокадевятикилограммовое тело, в последние дни все больше его трогающее. Чувство это для Алоизаса непривычно, отвлекло мысли от опасного положения, в которое он сам себя загнал, от необходимости бороться и победить. Надо было собрать силы, вырваться на вольный простор, а не расслабляться, плакаться Лионгине...
Надо было действовать.
Например, давно назрела необходимость побывать в больнице. Как там коллега М.? Вдруг удастся расспросить его о группе.
Почему в ней такой букет бездельников? Так или иначе, М. вел эту группу и лучше всех может поведать о каждой из трех И. Прекрасные оценки у всех и почти по всем предметам — на самом деле фикция? Быть может, им овладела мстительная мания величия — и он набросился на невиновных? Самое подходящее и точное название такому поведению — мания. Он с радостью согласился бы на роль маньяка, лишь бы не отступить от порядочности, превращая справедливость в несправедливость, хлеб в камень.
Навестить искалеченного в автомобильной аварии коллегу ему хотелось и раньше. Этому намерению сопротивлялся застарелый страх перед больницами и другими подобными учреждениями. Ему казалось: стоит побыть в атмосфере, насыщенной запахом лекарств, и тебя облепят бактерии, невидимые возбудители болезни. Волнуясь, не зная, как держать банку персикового компота, он вступил в белый, скорее даже серый мир, где самые яркие пятна — пижамы ходячих больных. Алоизас шарахался от них, как от свежеокрашенного забора.
— Ваш М. в тяжелом состоянии,— сообщил невысокий коренастый врач в расстегнутом халате, глядя куда-то мимо локтя посетителя с судорожно зажатой под ним банкой компота.
— И на пять минут не пустите? Мне поговорить надо.
— Мумию себе представляете? — Врач поднял руку, будто мумии стоят, а не лежат.
— Да.— Алоизас втянул ртом большой глоток воздуха, хотя решил дышать только носом.— Можно будет прийти к нему в другой раз?
— Можно, если он еще будет здесь.
— Собираетесь куда-то перевести?
— Нет, почему.— Голос врача оторвался от далей, которых он не мог видеть — только воображать.— Простите, я не объяснил вам. М. подключен к аппарату.
Фраза прозвучала мрачно и двусмысленно, словно сам М. стал неодухотворенным предметом — какой-то принадлежностью аппарата.
Проходя мимо старичка в фиолетовой пижаме, Алоизас сунул компот ему.
Алоизасу показалось, что он заблудился, спутал номер дома, хотя все время сверялся с визитной карточкой. Не извивалась отвратительная выщербленная лестница, не чернели изрисованные мальчишками стены. Поверхность двери сияла чистым желтым ясенем, металлическим номером и глазком.
Он усомнился во всем, включая свое право стоять тут, но его не изучали, как сквозь прицел, в глазок. Не преградили ему путь, и когда дверь отворилась — без скрипа, который должен был послышаться и убедить, что он пришел туда, где его ждут. — Вам профессора Н.? Тут, тут. Проходите, пожалуйста,— пригласил приятный женский голос, неясно — жены или дочки, и запахло не тушеной картошкой, а паркетным воском.
Профессор? Почему профессор? Коллега Н. не поднимался выше звания и. о. доцента. Удивление прошло несколько позже, когда освоился с набитыми книгами полками и ковровой дорожкой малинового цвета.
— Проходите, пожалуйста, проходите.— Воркующий женский голосок мягко ласкал его барабанные перепонки, чтобы не звенело в ушах от тишины, блеска паркета, дорогой мебели и других неожиданностей.
В гостиной его встретил камин, выложенный темно-рыжими изразцами. Вместо печки, давящейся дымом? К стене льнула старинная софа на гнутых ножках, секретер на таких же ножках и над ним картины темного колорита в нарядных рамах, отражающие блики из окон. На одной из них, написанной в стиле довоенного реализма, копирующем манеру Калпокаса, топырил губы сам Н., в вазе черной глины торчали под ним пасхальные вербы.
Домашний алтарь? Подвергающийся на людях насмешкам, Н. берет реванш дома, где безраздельно господствует? Потому и профессор!
Рядом с романтическим пейзажем мерцала крупная фотокопия тициановской «Кающейся Магдалины». Алоизас с интересом рассматривал потрескавшуюся, поблекшую фактуру, мысленно сопоставляя с известной цветной репродукцией. Казалось, кто-то невидимый замышляет посредством этой неожиданной копии -разрушить его намерения ни к чему тут не прикасаться. Он оглянулся на хозяйку. Ее пухлое лицо ласкал тот же свет, что и картину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209
Сверкнуло разбитое стекло телефонной будки. Алоизас опустил монету, набрал четыре цифры пятизначного номера, но пятой не одолел. Не смей клещом впиваться в Лионгину! Пусть хотя бы пару деньков подышит, вырвавшись из материнской каторги. Свобода, которой она наслаждается, призрачна. Пустить к парализованной матери девку с улицы для Лионгины то же самое, что привести туда хищного зверя. И еще он безотчетно понимал, что, погружаясь в туман подсознания — в черные сны, ничего не оставляющие воспоминаниям,— Лионгина прячется от приближающегося нового кошмара. Не от хорошей жизни ищет она провалившиеся горы — позорный финал юности. Ведь если трезво все обдумать, то в горах черное пятно для нее светлее, чем сегодняшний день? И он, Алоизас, в этом виноват? Его нерешительность, его неспособность вырваться из мелочей и взять быка за рога? Даже пустячная история с зачетом выросла в грозовую тучу...
Гудела, трещала телефонная линия, ожидая, когда же наберет он последнюю цифру. Так близко тепло щек и губ Лионгины, ее исхудавшее сорокадевятикилограммовое тело, в последние дни все больше его трогающее. Чувство это для Алоизаса непривычно, отвлекло мысли от опасного положения, в которое он сам себя загнал, от необходимости бороться и победить. Надо было собрать силы, вырваться на вольный простор, а не расслабляться, плакаться Лионгине...
Надо было действовать.
Например, давно назрела необходимость побывать в больнице. Как там коллега М.? Вдруг удастся расспросить его о группе.
Почему в ней такой букет бездельников? Так или иначе, М. вел эту группу и лучше всех может поведать о каждой из трех И. Прекрасные оценки у всех и почти по всем предметам — на самом деле фикция? Быть может, им овладела мстительная мания величия — и он набросился на невиновных? Самое подходящее и точное название такому поведению — мания. Он с радостью согласился бы на роль маньяка, лишь бы не отступить от порядочности, превращая справедливость в несправедливость, хлеб в камень.
Навестить искалеченного в автомобильной аварии коллегу ему хотелось и раньше. Этому намерению сопротивлялся застарелый страх перед больницами и другими подобными учреждениями. Ему казалось: стоит побыть в атмосфере, насыщенной запахом лекарств, и тебя облепят бактерии, невидимые возбудители болезни. Волнуясь, не зная, как держать банку персикового компота, он вступил в белый, скорее даже серый мир, где самые яркие пятна — пижамы ходячих больных. Алоизас шарахался от них, как от свежеокрашенного забора.
— Ваш М. в тяжелом состоянии,— сообщил невысокий коренастый врач в расстегнутом халате, глядя куда-то мимо локтя посетителя с судорожно зажатой под ним банкой компота.
— И на пять минут не пустите? Мне поговорить надо.
— Мумию себе представляете? — Врач поднял руку, будто мумии стоят, а не лежат.
— Да.— Алоизас втянул ртом большой глоток воздуха, хотя решил дышать только носом.— Можно будет прийти к нему в другой раз?
— Можно, если он еще будет здесь.
— Собираетесь куда-то перевести?
— Нет, почему.— Голос врача оторвался от далей, которых он не мог видеть — только воображать.— Простите, я не объяснил вам. М. подключен к аппарату.
Фраза прозвучала мрачно и двусмысленно, словно сам М. стал неодухотворенным предметом — какой-то принадлежностью аппарата.
Проходя мимо старичка в фиолетовой пижаме, Алоизас сунул компот ему.
Алоизасу показалось, что он заблудился, спутал номер дома, хотя все время сверялся с визитной карточкой. Не извивалась отвратительная выщербленная лестница, не чернели изрисованные мальчишками стены. Поверхность двери сияла чистым желтым ясенем, металлическим номером и глазком.
Он усомнился во всем, включая свое право стоять тут, но его не изучали, как сквозь прицел, в глазок. Не преградили ему путь, и когда дверь отворилась — без скрипа, который должен был послышаться и убедить, что он пришел туда, где его ждут. — Вам профессора Н.? Тут, тут. Проходите, пожалуйста,— пригласил приятный женский голос, неясно — жены или дочки, и запахло не тушеной картошкой, а паркетным воском.
Профессор? Почему профессор? Коллега Н. не поднимался выше звания и. о. доцента. Удивление прошло несколько позже, когда освоился с набитыми книгами полками и ковровой дорожкой малинового цвета.
— Проходите, пожалуйста, проходите.— Воркующий женский голосок мягко ласкал его барабанные перепонки, чтобы не звенело в ушах от тишины, блеска паркета, дорогой мебели и других неожиданностей.
В гостиной его встретил камин, выложенный темно-рыжими изразцами. Вместо печки, давящейся дымом? К стене льнула старинная софа на гнутых ножках, секретер на таких же ножках и над ним картины темного колорита в нарядных рамах, отражающие блики из окон. На одной из них, написанной в стиле довоенного реализма, копирующем манеру Калпокаса, топырил губы сам Н., в вазе черной глины торчали под ним пасхальные вербы.
Домашний алтарь? Подвергающийся на людях насмешкам, Н. берет реванш дома, где безраздельно господствует? Потому и профессор!
Рядом с романтическим пейзажем мерцала крупная фотокопия тициановской «Кающейся Магдалины». Алоизас с интересом рассматривал потрескавшуюся, поблекшую фактуру, мысленно сопоставляя с известной цветной репродукцией. Казалось, кто-то невидимый замышляет посредством этой неожиданной копии -разрушить его намерения ни к чему тут не прикасаться. Он оглянулся на хозяйку. Ее пухлое лицо ласкал тот же свет, что и картину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209