Ребенок, если только он не болен, счастлив, как и любой взрослый, чувствуя, что он является необходимым звеном, частичкой целого. Как я уже говорил, с нашей маленькой дочкой стало теперь гораздо легче справляться. Ее день четко разграничен: обязанности утром и полная свобода днем; и девочка заметно повеселела.
Меня никто не учил распределять свое время, и я проводил его как попало. После долгого и тяжелого рабства я дал себе полную волю. Я воспользовался временной свободой и бродил чуть ли не до изнеможения. Книги и литературная работа заставили меня порвать с этой жизнью. И в один прекрасный день снова появились обязанности, еще более обременительные, чем раньше. Во всяком случае было тяжко снова надеть на себя ярмо, после того как я вкусил сладость свободы, имея возможность поступать по своей собственной воле.
Перед Новым годом в нашей семье появилась еще одна девочка. Мать обещала нам подарить к рождеству маленькую сестричку — «новую игрушку», как она шутливо назвала ее. Малютка родилась за день до Нового года, и этим событием никто из нас не был огорчен. Напротив, мать с нетерпением ждала минуты, когда снова сможет держать на руках грудного ребенка. Спустя несколько часов после рождения девочки мать уже сидела в кровати и пеленала ее.
Когда мать оправилась после родов, — а она обычно лежала в постели всего несколько дней, — она осталась дома и занималась хозяйством. Георг каждый день после полудня работал в каменоломне. Он стал уже таким сильным, что научился орудовать молотком и должен был помогать отцу тесать камни. Я не мог похвастаться силой, но зато выполнял различные поручения лавочника. Каждый день, возвращаясь из школы, я заходил к нему, чтобы узнать, не нужен ли я сегодня. Кроме того, я должен был заботиться о топливе. Стояла холодная зима, а маленькой сестре нужно было тепло.
По Королевской дороге проезжали телеги с углем для фабрик, расположенных поблизости от Кристинеберга. Они были нагружены доверху, и я бежал позади них с мешком, собирая все, что сыпалось через край.
Тут можно было хорошенько поживиться, в особенное если посчастливится напасть на доброго возчика, который сам сталкивает уголь ногой. Тогда приходилось волочить мешок по земле, и я возвращался домой с тяжелым грузом. Мать всплескивала руками и говорила:
— Господи, мальчик мой, да ты опять протер мешок до дыр! — и громко смеялась от радости. Но приходилось смотреть в оба: за таким углем было немало охотников. Каждый еще у Триангля намечал себе телегу, — частенько из-за этого даже завязывалась драка, — и если победа была на его стороне, следовал за телегой до самого перекрестка. Раз уж кому-нибудь удавалось завоевать себе телегу, другие мальчишки признавали за ним право и подбирать сброшенный с телеги уголь.
Но печка не может питаться одним углем, и плита тоже: они должны получать и другую пищу, лучше всего — в виде щепок или чурок. А поэтому я был не только на побегушках у лавочника, мне приходилось добывать много топлива, чтобы насытить утробу этих двух жадных чудовищ. На лесном складе, где теперь, в зимнее время, работали мало, повсюду толстым слоем лежали щепки, но они были сырые и полусгнившие, готовые вот-вот превратиться в труху. А на тех немногих складах, где работа не прекращалась, рабочие гнали ребятишек прочь, если только не были им родственниками или знакомыми. Мы не завели никаких полезных знакомств, и поэтому, чтобы достать для матери щепок, нужно было пробираться на склад тайком, поздним вечером, когда рабочие расходились по домам. Но это дело опасное: приходилось перелезать с мешком через высокий забор, рискуя натолкнуться на собаку или на ночного сторожа.
Неприятнее всего встреча с ночным сторожем. Попасть ему в лапы — это значит иметь потом дело с полицией, выслушивать угрозы, что тебя выпорют и сообщат родителям. Собака же только рвала штаны, к тому же ее гораздо легче обмануть. Если сесть верхом на забор и бросать камни, чтобы убедиться, свободен ли путь, то собака непременно залает. Ночной же сторож никогда не отзывался, стараясь поймать нас.
Однажды вечером я отправился на склад в районе улиц Ягтвей и Тагенсвей, который мальчишки нашего квартала особенно любили, потому что он хорошо снабжался лесом. Ворота были открыты — в этом мне повезло. Но едва я успел войти, как чья-то рука схватила меня за шиворот и хриплый голос произнес:
— Наконец-то я поймал тебя, воришка!
От страха я уронил мешок и заревел. Вероятно, сторож не видел, что со мной был мешок. Он потащил меня в небольшой сарай и зажег потайной фонарь. Это напомнило мне об одном необыкновенном приключении в том романе, который мы читали. Положение было точь-в-точь такое же. Мальчик в романе должен был доставить секретное письмо через кордон бандитов, но его схватила стража. Однако он оказался храбрым и сумел разыграть комедию: подняв невинные синие глаза на противного стражника, он шепнул: «Мне велели передать вам, чтобы вы поторопились домой. Ваша жена...»
Больше мальчик ничего не успел сказать, так как стражник пустился через поле и исчез в темноте, он мчался «семимильными шагами», говорилось в романе. Именно это место произвело на меня особенно сильное впечатление. Я не мог взглянуть на сторожа невинным взглядом — мои Глаза были полны слез, — но, всхлипывая, проговорил:
— Поторопитесь домой. Вам надо...
— Черт возьми, неужели что-нибудь случилось дома? — спросил сторож с удивлением и выпустил меня. — Это правда?
Я энергично кивнул головой. Он бросился к двери.
— А я-то думал... На вот тебе пятак за это!
Злой сторож исчез в темноте, он действительно мчался семимильными шагами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54