Отмахнулась, как от надоедливой паутины, и снова смотрит на меня внимательно.
— Да так... Ни о чем...— отвечаю неопределенно. Под руку попался гладкий камешек, швырнул его с силой, тот подпрыгнул на воде раз, другой и — на дно, одни круги остались.
— А ты знаешь, я встречалась с твоей Джамилей! — неожиданно, как гром среди ясного дня, сообщает мне Гульпача.— Да... я... сама пошла к ней. Приняла, не отказала. Мы долго разговаривали с Джамилей... И ты знаешь, может, это грешно, подло с моей стороны, но мне стало легче на душе... Она тебя не любит!.. Я знаю, хотя она мне этого и не говорила!
— А если так, тебе-то откуда ведомо: любит она меня или нет? — спрашиваю я Гульпачу. Стараюсь показаться равнодушным к ее сообщению, а у самого кошки на сердце скребут... Внутри все сжалось пружиной, жду, что скажет дальше.
— Я по глазам прочла, сердцем своим почувствовала... Она тебя не любит! — сказала четко Гульпача, как приговор на суде зачитала.
...Не раз бралась она за телефон. Наберет нужный номер, услышит после гудка знакомый голос и трубку бросает на аппарат.
— Да говорите, наконец, черт бы вас побрал! — услышала она раздраженный ответ Джамили, когда вновь позвонила к ней в отель. Собралась с духом, назвала себя...
К удивлению Гульпачи, она охотно согласилась встретиться со своей землячкой, пригласила к себе на чай... И вот они вдвоем в большом трехкомнатном номере...
— Ни мужа, ни прислуги! Всех прогнала, нечего им женские секреты знать! — Джамиля говорила с ней, как с давней знакомой. Чай решили пить не за столом, а на ковре, так удобнее, по-свойски. Полетели на пол шелковые подушки из спальни, стало мягко локтям, блаженствуют ноги, тянет ароматом из горячих фарфоровых пиал.
Побаловались они чайком, и пошла болтовня без умолку и остановки. Как все афганские женщины при встрече, говорили громко, руками жестикулировали, друг друга перебивали. Впрочем, это все, что осталось от афганских женщин у Джамили и Гульпачи. На ковре вольно полулежали молодые, модные красавицы, так не похожие на тех, кто кочует с караваном, трясется на верблюжьем горбу вместе с голопузыми детишками, задыхается от духоты под паранджой, обжигает руки о каменные сковородки, тащит на своем горбу вязанки с хворостом. Им посчастливилось в жизни, хорошие люди с детства ввели в мир иной, где женщина считается человеком... Отсюда их сила, привлекательность, смотрят с достоинством, смело, живут без предрассудков, не как прикажут, а как хотят сами, в делах хваткие, мужчинам мало в чем уступают. Попробуй на таких снова накинь паранджу, спрячь за дувал, закрой от людей на замок — весь дом разнесут, от калитки одни щепки останутся... Джамиля не утерпела, потащила в соседнюю комнату, стала показывать свои этюды.
— Это — в горах Швейцарии, ночь в Венеции, рыбак с Аланских островов,— перечисляет свои работы.— А это, надеюсь, знакомый тебе портрет... Человек с розами и автоматом... Похож?
Гульпача утверждает, что я там выгляжу молодцом. Только лицо у меня на картине почему-то красное, как у индейца. Глаза хищные, и еще букет роз неестественно большой, автомат по сравнению с ним кажется детской игрушкой.
— Закат кровавый отсвечивает на его лице,— пояснила Джамиля.— Глаза орлиные с презрением смотрят на противника... Таким я его хотела видеть, таким я выдумала для себя Салеха. А он оказался не воином, а простым коммерсантом, мелкой торговой букашкой на чужой земле.
Оказалось, разочаровал я свою Джамилю, герой из меня не вышел. Зря краски потратила на мой портрет. Всего лишь мелкая букашка. Это, конечно, хорошо, что приняла меня за коммерсанта, но и обидно... Неужели Джамиля никогда не узнает обо мне настоящую правду...
— А тебе он очень нравится? — спрашивает она Гульпачу и продолжает: — Вообще-то Салех хороший... Страдал из-за меня. В тюрьме сидел... Но уж очень обыкновенный... Без размаха... Земной... Не по моему характеру...— говорит Джамиля и портрет мой — в сторону, в раскрытую папку из крокодиловой кожи с зелеными шнурками. В руках другой появился...
— Прошу знакомиться — муж! Гордость моя! Крылья мои!
Отодвинула портрет подальше от глаз, чтобы работу свою лучше видеть, лицом вся засветилась, смотрит, мужу улыбается...
— Вот здесь-то я и поняла, что эта женщина тебя не любит! — заканчивает свой рассказ Гульпача. Поднялась, отряхивается от песка... Я молчу, смотрю, как волны лижут песок, отходят назад тихо, а набегают на берег шумно.
Гульпача надела свою шапочку и, не спеша, пошла купаться. Осторожно зашла по пояс в воду, зажала нос пальцами, глаза закрыла и ушла, спряталась на дно от набежавшей волны...
ГЛАВА XXX
Ты удручен враждой судьбы? Как поворот ни крут — Уйди! На жалкий разум свой не полагайся тут! И успокойся, не мечись, пойми: что ни случись, А каждый шаг — еще звено твоих кандальных пут!..
Салим Тех рани Мухаммад Кули
«Кабул... Анису... Вчера имел встречу с доктором Адиной Муртазой, который прибыл в Брюссель по поручению Бури. Имею приказ помочь Муртазе установить торговые контакты с рядом фирм, специализирующихся на производстве химических и медицинских товаров, организовать отправку закупленного груза в адрес Бури. Хирург».
Именно эту мою шифровку и вспомнил генерал. Ахмад тогда не обратил на нее особого внимания. Скорее всего организуется медицинская часть в лагере Бури и доктор Адина Муртаза приехал за покупками необходимых товаров. От меня он каждый раз требовал данные о закупках оружия и боеприпасов, причем точных, до каждого патрона. А вот о закупке странного груза доктором Адиной Муртазой на большую сумму денег подробного отчета Кабул не потребовал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87