— Распахнется дверь — вбегайте в дом. Вбежали они в дом, а я у окна Джемшидо оставил, сам вниз спустился. Только я в комнату вошел, и Джемшидо вслед за мной. Вывели мы всех из дома во двор. Я Сорик-оглу дулом подталкиваю, Джемшидо — секретаря.
Сорик-оглу язык проглотил от страха. Дрожит на морозе, как собака. А секретарь еще хорохорится:
— Мало вас шейхи да аги учат, бандитов! Вы еще и на меня, законную власть, руку подымать! Вам это даром не пройдет!
Джемшидо его дулом в спину ткнул.
— Уймись, подлая тварь! Какого еще уважения тебе надо? Ты запятнал честь Гази-паши! Наши братья за Гази-пашу кровь проливали, а ты этих героев разорил подчистую, детей их без куска хлеба оставил! Наши братья по горам, по ущельям с врагом насмерть бились, а ты их — по щекам лупить, свои жадные ручищи к нашим сестрам протягивать! Такого и Езид над рабами Али не творил! Какой ты защитник власти после этого! Подавай сюда свою печать!
Тот потоптался — делать нечего, отдал. Вывел я Сорик-оглу во двор.
— Ну, Сорик-оглу, пришел черед расквитаться с тобой за все твои подлости, за все горе, что ты бедному люду принес. Твой наемный палач мне сам рассказал, как ты его за два мешка муки купил. И про твои пакости в Чакалгедии знаю. Поведали мне, как ты над народом измывался. Джаферо, Хайдаро и Вело в земле лежат. Дитя мое еще в материнской утробе под твоим сапогом испустило дух. Пришло время за все ответ держать.
Молчит Сорик-оглу, только слышно, как челюсти лязгают.
Тут Джемо ко мне подходит — глаза молнии мечут.
— За невинное дитя, что погибло в моей утробе, дайте мне самой с ним рассчитаться. Он меня кровью залить хотел. Так пусть захлебнется той кровью!
Раздобыла где-то мотыги, отбила у них черенки.
— Я никого тебя за руки держать не заставлю. Бери-ка палку, продли свою жизнь.
Подает ему один черенок, другой себе взяла.
— Вставайте все в круг! — кричит.— Смотрите, как этот шакал подыхать будет!
Джемшидо запыхтел от удовольствия:
— Молодец, Джемо. Ловко придумала!
Видно, уж знает, что зрелище будет отменное.
Велел я своему человеку принести головешку из очага, чтоб получше двор осветить.
Стали биться. Вижу — Джемо на дубинках биться мастер. Куда Сорик-оглу ни повернет, она ему ходу не дает, удары его играючи отбивает. Загоняла его до поту, в атаку перешла. С первого удара у него дубинку из рук вышибла. После по правому плечу погладила — рука его тряпкой повисла. Ударился он бежать. Она одним прыжком догнала и по другому плечу тюкнула. Застонал Сорик-оглу, в ноги ей повалился. Саданула она ему под дых — на снег осел, кровавая пена изо рта запузырилась. Тут Джемшидо не выдержал, стал его прикладом добивать, мои люди ему пособили.
Обнял я Джемо. Упала она мне на грудь, зарыдала горько. Тем временем секретарь почуял, что за ним глаза нету. Юркнул потихоньку в заднюю калитку и тут же мы его истошный вопль услыхали. Та калитка прямо в пропасть открывалась. Через нее, видать, из дома мусор выбрасывали. Разогнался секретарь и на полном ходу в пропасть загремел, черная пасть его проглотила.
Джемшидо мне и говорит:
— Такую, видать, смерть ему всевышний положил. Остальные дела мы живо обделали. Вывели из хлева скотину, караульных отперли, руки им связали, за
ворота их оттащили. Тело Сорика-оглу в дом приволокли. Поплескали из лампы маслом в разные углы, чиркнули спичкой. Двери закрыли.
Глянул я в последний раз, как пламя бушует, из окон и дверей языки высовывает.
— Вот и сквитались,— говорю.— Теперь нам у османцев на виду оставаться не след. По коням!
На одного коня я Джемо усадил, на других — караульных со связанными руками.
В путь пустились. Позади нас — черные клубы дыма до неба, впереди — полоса рассветного луча, опоясавшая золотом гору Зозана. Вдали, у самой кромки неба, ждали нас горы Дерсима, закутав белые снежные вершины в черные платки грозовых туч.



1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52