Наутро мы уже к дяде путь держали. Стали к деревне подходить, Али опять на меня наручники нацепил.
— Ты на нас зла не держи, курбан,— говорит.— Пусть все видят, что в нашей бане чисто.
Как увидел меня дядя в наручниках, между двоих жандармов, так и взревел:
— Вай, горе мне! Не впрок пошли советы мои сукиному сыну! А ну, отвечай, кого убил, кого ограбил?
— Не пугайся, дядя,— говорю.— Дело так и так. И выкладываю ему все начистоту. Дядя меня слушает, а сам шейха честит на все корки.
Кончил я свой рассказ.
— Не трусь,— говорит.— Найдем ходы из любой беды!
У дома народ стабунился. Смотрят люди на жандармов, шепчутся. Дядя к ним выходит и говорит:
— Жандармы нынче в гостях у нас. Давайте их потешим! Вы покамест собирайтесь, а мы перекусим да к вам прибудем.
Разбрелись люди. Дядя к жандармам оборачивается:
— Заночуете у нас, отдохнете. А завтра спозаранку на спежие силы в город отбудем, выручать молодца.
Жена его, тетушка Гюльфюз, живехонько цыпленка зажарила, выносит на блюде яйца, сыр. Дядя угощает:
— Ешьте, гости дорогие!
Только мы пальцы к блюду протянули, дядя встал:
— Погодите,— говорит.— Есть у меня для гостей дорогих угощение почище этого. Вижу я, они племяннику добра желают.
Выносит хурмовую ракы .
— Давненько я не трогал эту бутылочку, нынче самое время ее распить.
У Али глаза заблестели.
— Ай, порадовал нас, ага! А то мы и забыли, какой от ракы дух идет.
Второй жандарм наклонился к нему, что-то на ухо шепчет. Али головой замотал.
— Мемо ашуг,—говорит,— знать, и дядя у него ашуг. От ашуга зла не жди. И то правда, когда еще выпить доведется!
Плеснул дядя ракы из бутылки в бокал, водой разбавил. Побелело зелье, как молоко. Глотнули сперва гости по очереди. Али рукой усы вытер, языком прищелкнул.
— Огонь, а не ракы! Пошли тебе аллах удачи, ага!
Дядя мне бокал протягивает.
— Пей! Не сиди, как сыч. Развей свою тоску!
Я ракы в жизни не пивал. Подношу бокал ко рту — в нос шибануло. Глотнул,— о-о-ох! — всю глотку так жаром и охватило. Ну, думаю, спалит все нутро мне напрочь. Захрипел, заперхал, как овца. А жандармы и дядя со смеху катаются. На третьем глотке чую: теплая волна к голове подступила и камень на сердце словно как растворился. Захотелось мне песни голосить, плясать, смеяться. И Али разомлел: весь красный сидит, глаза сощурил. Уж и языком не ворочает. Одно твердит:
— Ай, курбан! — и дядю обнимать.
Под конец мы до того расходились, что я и думать позабыл, как завтра меня в город под конвоем поведут.
Али песню затянул. Тут дядя снял со стены два саза. Один Али протянул, другой — мне.
— Нате-ко, потешьте нас!
Прошелся Али пальцем по струнам,— сразу мастера видно! — струны так и застонали. И саз мастеру под стать.
Я зачин сделал, Али подхватил. После он начал, я ему ответил. И пошли состязаться, друг перед дружкой щеголять, друг дружку поддерживать. Кончили — встает дядя, нас обоих в лоб целует.
Тут и крестьяне подоспели. Говорят, народ на площади собрался. Всей гурьбой пришли мы на деревенскую площадь.
Выходит на середку давулджу Махо — усы палашами. Гикнул зычным голосом: х-е-е-й! — и пошел игровую отбивать. Я на зурне заиграл. Встали парни рядком, рука об руку, и давай ногами чесать, коленца выкидывать.
До рассвета гуляли. К утру приустали, спать разошлись. Идем мы домой, а Али и говорит дяде:
— Ты теперь для нас все равно что бек. Как прикажешь, так и сделаем. Скажешь: отпустите Мемо — отпустим.
— Как так?
— А так. Воротимся ни с чем. Вели, мол, парня в город, да по дороге родня его с ружьями налетела, отбила. С нас и взятки гладки.
Дядя по спине его похлопал.
— Не-е! После и Мемо худо будет, и вам не поздоровится. Власти все одно от своего не отступятся, других жандармов пошлют. В горы убежишь — себе врагов наплодишь. Одно дело — с шейхом поцапаться, другое — с властями. Уж лучше все миром уладить. Завтра же с рассветом и отправляйтесь в город.
Утер Али с лица пот рукавом.
— Ну, как знаешь, ага. Как ты порешил, так и будет. Пойдем в город. Там в отделе регистрации земляк мой сидит. Даст бог, подсобит нам, удостоверенье выдаст.
Палантра купил дядя у крестьян нам всем по мулу, и и путь тронулись. На мулах мы скорехонько до города добрались, часа в четыре пополудни уж там были.
Земляк Али из отдела регистрации метрику мне в два счета обтяпал.
— Если бы,— говорит,— Али не вмешался, тебе эта бумажка не в пять лир обошлась бы. Возраст я тебе двадцать один год положил, а дату старую проставил. Теперь не оштрафуют. Отслужишь срок без надбавки.
Нам тогда и невдомек было, что он возраст-то нарочно набавил, чтоб в армию меня сплавить. Откуда нам было знать, что он уже с шейхом снюхался! Мы еще паразиту и денег дали! Да поздно я об этом узнал...
Сунул дядя писарям в конторе по два меджидие, с легким сердцем на улицу выходим. Али и говорит:
— Теперь у тебя метрика есть, никого не бойся.
— А про какую он там службу плел, Али-ага? — спрашиваю.
— Есть в армии такой закон. Внес сто семьдесят лир — служи полгода, остальное с тебя спишут. Нет у тебя денег — отслужишь полгода, да еще год в штрафниках походишь, на черных работах помаешься, палок отведаешь.
А дядя мой — душа-человек! — ему и отвечает:
— Хоть мы и не богачи, а на выкуп для Мемо наскребем!
Прибыли мы в военный отдел. Повели меня жандармы к начальнику. Подал ему Али мои бумаги, стоит— руки по швам. Тот на бумаги даже и" не глянул, ко мне подходит. Усы у него закручены, брови — щетиной, смотрит строго, а мне не страшно.
— Дезертир?
— Был приказ,— говорит Али,— забрать его как дезертира.
— Что за дьявол! Говори толком:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52