— Но, — сказал он при этом,— не забывайте, что Асад очень хитрый и коварный человек. Он никогда не поверит, что получит снисхождение, если сдастся добровольно. Что же нужно сделать? Прежде всего, подготовить себе опору среди его же воинов.
— Это уже сделано, товарищ председатель,— сказал Карим.— Среди охраны Махсума — добрый десяток наших сторонников... Они по собственному желанию, добровольно связались с людьми из нашей охраны... Высказывают недовольство своей жизнью в отряде Махсума, хотели бежать к нам... Но мы их упросили еще какое-то время оставаться в отряде Махсума и помогать нам изнутри.
Они согласились.
— Отлично! — воскликнул Аминов.— Но для успеха нужны еще кое-какие меры. Вот я привез бумагу, подписанную членами правительства Бухары, с которой вы ознакомите Махсума. Там говорится, что если он безоговорочно сдастся, то будет помилован. А вы сейчас, поднимаясь в гору и проходя мимо постовых, попросите их не препятствовать вашим подняться в лагерь.
— К сожалению, это сделать невозможно, — с огорчением сказал Карим.— Кто знает, кто из наших сторонников будет, и будет ли хоть один, сегодня на посту.
— Вот как! — Аминов помолчал, задумался, потом улыбнулся, видимо вспомнив нечто приятное, и сказал: — Да, конечно, вы правы! Но на всякий случай знайте, что в лагере Махсума есть наши люди... К тому же мы пойдем вслед за вами, и все уладится...
— Простите,— недоуменно сказал Карим,—я не понимаю, как — за нами?..
— Ничего, ничего, поймешь. А пока вооружись белым флагом и иди с твоей делегацией... Я остаюсь здесь до вашего возвращения...
— Спасибо! — сказал Карим и ушел.
На улице его уже поджидали имам и кузнец Али.
Тем временем в маленьком домике на горе Ойша и ее мать обсуждали вчерашние события... Ойша сокрушалась о том, что Асад не попал в руки красных воинов из отряда Карима. Конечно, он послал на это опасное дело других, а сам остался в безопасности.
Сожалела Ойша и о том, что красные начали стрелять до того, как весь отряд Махсума спустился вниз... «Ах, как жаль, как жаль!» — повторяла она.
— Как бы этот волк в облике человека не придумал еще что-нибудь страшное — вот чего я боюсь! — озабоченно сказала Раджаб-биби.
— Что он может теперь сделать? — устало ответила Ойша.— Разве что кинуться с горы в пропасть. Единственную дорогу отсюда сторожат воины Карима. Самое большее, на что он может решиться,— это со всем отрядом броситься вниз, в атаку!
Раджаб-биби покачала головой:
— Нет, у него есть еще одна дорога, та, по которой доставляли продукты, снаряжение...
— К счастью, это теперь отпадает,— улыбнулась Ойша.— Воины Карима проследили за доставлявшими продукты, и теперь там расставлены посты красных. Мой любимый Карим-джан разобьет, даст бог, всю шайку Асада Махсума. Но доживем ли мы до этого сладкого мига? Кто знает!
— К чему такие мрачные мысли!
Непременно доживем!
От тяжелых переживаний, от недоедания Ойша очень похудела, со щек сошел румянец, кожа пожелтела... Искрившиеся некогда весельем, радостью глаза потускнели. И все же иногда в них загорались искорки, но это были искорки гнева и жажды мести за поломанную жизнь. Эти же чувства придавали ей силы преодолевать ощущение безнадежности. В такие минуты мечта повидать еще когда-нибудь Карима, поздравить его с победой не казалась ей такой же несбыточной, окрыляла ее. Чем сильнее презирала она себя, считая запятнанной, униженной, тем больше возвеличивала Карима. И снова надежда сменялась презрением. Нет, никогда не будет счастья! Чем заслужила она его — она, поддавшаяся обману? Да, ей довелось перенести много горя, много слез пролила она... Так и не дождалась она расцвета весны своей жизни!.. Но горе и закалило ее, она стала храброй, суровой, даже жестокой, иногда жажда мщения вытесняла все другие чувства из ее сердца. Совместная жизнь с Асадом Махсумом не могла не оказать на нее влияния: мягкая, добросердечная Ойша стала грубоватой, порой злой...
Все это замечал и понимал Махсум. Ему порой это даже нравилось, забавляло... Он играл с ней, как кошка с мышкой, радовался, наслаждался ее гневом и злостью. Она одна отвлекала его от мрачных мыслей о поражении. Ойша же ненавидела его все сильнее и яростнее.
— Мамочка,— спрашивала она с тоской,— неужели и на том свете женщина обречена быть вечно рядом со своим первым мужем? Неужели я и там не избавлюсь от этого проклятого?
— Не мучь себя, доченька,— утешала ее мать,— твоим первым мужем был Карим. Если богу неугодно было соединить вас на этом свете, то вы будете принадлежать друг другу на том. А у этого проклятого до тебя не одна жена была.
— Хорошо, что я умею стрелять из пистолета. Не знаю для чего, но этот изверг научил меня... Может быть, он еще пожалеет, что научил...— Ойша сверкнула глазами.— Пистолет всегда может пригодиться! Жаль, что у меня только один.
— Зачем тебе оружие, доченька? Что ты задумала? Отгони от себя злого духа и помолись: «Прости, боже, помилуй, боже». Играть револьверами — мужское дело!
— И женщина должна уметь стрелять. И даже из винтовки! — твердо сказала Ойша.
— Замолчи, замолчи, чтобы уши мои не слышали! Даст бог, и мы избавимся от тирана и без револьверов и винтовок! Нас спасет Карим.
Ойша молчала. Но про себя повторяла как заклинание: «Довольно, хватит сидеть сложа руки, полагаться лишь на судьбу... Надо действовать!»
— Какая сегодня хорошая погода! — сказала Раджаб-биби, отвлекая дочь от разговора о стрельбе.— Давно мы не видели такого яркого солнца. Пойдем посидим во дворе на солнышке.
— Да, мама,— согласилась Ойша, вздыхая.— А где этот изверг?
— Наверное, осматривает местность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91