— Я не мог сложа руки смотреть, как будут погибать ни за что ни про что бедняки крестьяне!..
Карим не успел ответить младшему командиру — дверь в комнату отворилась, и вошел русский боец, отдал честь, вынул спрятанный за пазухой пакет и протянул его Кариму, отчеканив:
— Срочный.
Пакет был из Бухары, из Военного назирата. В письме сообщалось, что Энвер-паша, находясь в Душанбе, привлек в свой стан многих курбаши и собирается выступить в сторону Байсуна. А посему Кариму надлежит как можно скорее покончить с Асадом Махсумом и воспрепятствовать его присоединению к отрядам Энвера. Карим отпустил нарочного и продолжил разговор с младшим командиром:
— Вот центр попрекает нас за то, что мы еще не разоружили шайку Махсума...
Что же я им скажу? Стыдно даже сообщить, что все было подготовлено, тщательно разработано, да испортил все дело один мягкосердечный... Впрочем, сейчас говорить об этом ни к чему! Вот вернемся в Бухару, там и подумаем, что с тобой делать. А сейчас отправляйся к командиру, туркмену, и скажи, что я арестовал тебя на трое суток!
— Есть! — ответил арестованный и вышел из комнаты.
Карим вызвал своих помощников. Двое из них были русскими, двое — из местных.
— Товарищи, я получил из центра малоприятные известия,— сказал Карим и прочел им письмо.— Что будем делать?
После короткой паузы заговорил один из помощников Карима, Владимиров:
— Я допросил попавших к нам в плен воинов Асада... Они говорят, что в лагере положение очень тяжелое, они голодают, болеют... Боеприпасы у них на исходе...
— Это значит, что если мы будем держать их в осаде, то в один прекрасный день они вынуждены будут сдаться?
— Да, получается так... Волей-неволей...
— Было бы у нас время, хорошо бы продлить осаду,— сказал второй помощник,— но сейчас из Душанбе наступает Энвер... Да и Махсум, хорошо знающий эти места, может что-то сообразить... Найти никому не известную тропинку и обойти нас. Грозящая ему опасность заставит пошевелить мозгами. И по этой тропинке он спустит все свое войско!
— Но как? Где?
— А как он получает продовольствие и оружие? По этой, неведомой нам пока тропинке...
— Вы правы! — сказал Карим.— Медлить больше нельзя! Я думаю пойти посоветоваться к местному имаму... Говорят, что он хороший, порядочный человек и нам сочувствует. А утром я сам, взяв с собой караульного, поднимусь на гору, спокойно поговорю с Махсумом и предложу ему мир.
— А согласится ли Махсум заключить с нами мир?
— У него безвыходное положение, его собственные воины заставят мириться,— ответил Карим.
— Может быть, лучше мне пойти наверх, а не вам?..
— Вы не знаете характера Махсума! Это хитрый и коварный враг! Он может все так запутать, что вы и не заметите, как попадете в его лапы... К тому же мое появление там окажет благотворное воздействие на его людей. А для того чтобы постовые нас пропустили, нужна помощь имама, он поговорит с ними, объяснит, как обстоит дело, и мы пройдем...
— Хорошо, слушаюсь!
— Итак, товарищи, еще раз ознакомьтесь с нашими планами, разделите между собой обязанности, а я иду к имаму.
— Товарищ командир,— остановил Карима его помощник Берди,— кишлачный имам действительно хороший человек, но не лучше ли сначала поговорить с кузнецом Али? Он тоже высказывал пожелание побеседовать с вами об этом.
— Прекрасно! — воскликнул Карим.— Вот вместе и пойдем!
Вы знаете его дом?
— Конечно, знаю.
Кузница находилась во дворе дома Али. В этот день ему пришлось закрыть ее раньше обычного, еще до вечерней молитвы: в кишлаке ожидали нападения отряда Махсума. Нападение, как мы знаем, было отбито, воины Асада бежали, красноармейцы разошлись по своим местам, и Али разрешили снова открыть свою кузницу.
Вот он и сидел у пылающего горна, работал при свете висячей лампы, которую сам смастерил. По заказу Карима он должен был вместе с подручным к завтрашнему дню сделать сто пар лошадиных подков.
С треском выскакивали и рассыпались огненные искры из пылающего кузнечного горна.
Дважды за вечер Али протирал закоптившееся стекло от висячей лампы, и она ярко освещала не только кузницу, но и площадку перед ней.
Ловко работая длинными кузнечными щипцами, Али вытащил из горна кусок раскаленного железа, положил на наковальню и стал бить молотом. Искры так и сыпались. От жара у Али раскраснелось лицо. Несмотря на седину, посеребрившую всю голову, руки его работали с прежней мощью, удары по наковальне говорили о не покинувшей его энергии, о большом опыте и умении. Хотя капли пота становились все гуще на его изрытом морщинами лбу, он работал не покладая рук.
Подле кузницы, на небольшой суфе, вечером обычно собирались односельчане, и пожилые и молодежь, беседовали о событиях дня, просто болтали, шутили, смеялись... Но в этот вечер суфа пустовала. Всех напугала стрельба, разогнала по домам... Да и сам Али сегодня не хотел отвлекаться, у него была срочная работа.
Али был поглощен работой, когда в кузницу вошли Карим и Берди. Али отложил молот в сторону.
— Здравствуйте, здравствуйте,— ответил он на их приветствие.— Добро пожаловать! Извините только, у меня беспорядок... Усадить вас даже некуда.
— Ничего,— сказал Карим.
— Мы, дядюшка, пришли к вам за советом,— сказал Берди.— Паренек пусть закроет двери и идет домой.
Если что понадобится, я сам сделаю.
— Спасибо, спасибо,— пробормотал Али, крайне удивленный тем, что нужно закрыть кузницу.— Значит, прервать работу?
— Да,— сказал Карим,— вы ведь устали, наверное...
Тем временем подручный кузнеца закрыл по его указанию дверь. Карим, примостившись на каком-то ящике, сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91