— Во имя бога всевышнего, прочь, злые духи, шайтаны окаянные, сгиньте, будьте вы прокляты!.. Прочь, прочь, прочь за гору Каф!
Произнося слова заговора, ходжа сильно хлестнул Хайдаркула плеткой по спине. Хайдаркул вскрикнул от боли и стал ругаться:
— Что ты бьешь меня, окаянный?
Если ты имам, читай молитву!
Ходжа не обратил ни малейшего внимания на эти слова. Он продолжал что-то бормотать, иногда выкрикивая куф-суф и нанося Хайдаркулу удары плеткой. Так продолжалось несколько минут. Наконец ходжа произнес аминь и вернулся на свое место.
Хайдаркул, разыгрывая помешанного, все сильнее ругал и ходжу, и имама, не забывая при этом помянуть миршаба и прочих должностных лиц. А когда ходжа оставил его в покое, он придирчиво затворил с кори Шарифом:
— Ну и хороша же твоя невеста, кори Шариф! И твой имам превосходно прочитал молитву. Надеюсь, теперь мы можем уйти?
Кори Шариф пропустил его слова мимо ушей и обратился к ходже:
— Скажите, ваша милость, есть какая-нибудь надежда?
— Бог знает! Мы сделаем все, что в наших силах... Почитаем молитвы, оставим на некоторое время в молельне почтеннейшего Ходжа-Убона. Даст бог — выздоровеет.
— О, ваша милость, все для вас сделаю, только помогите нам, несчастным. Мы с товарищами не оставим больного без хлеба... А если поправится, мы уж так вас отблагодарим... Вот пока что...
Кори Шариф привстал и сунул ходже в руку пятнадцать серебряных монет бухарской чеканки. Ходжа сначала отказывался, отнекивался, но деньги взял, прочитал молитву и, как подобает, провел руками по лицу. Затем он приказал слугам отвести Хайдаркула,
— Ну, жених, вставайте! — обратился к нему один из них.— Вы уже обручены и должны идти к невесте. Мы вас отведем за свадебный полог, идемте!
Хайдаркул подчинился и сошел с суфы. Слуги, поддерживая его с двух сторон, повели под навес. Из глаз кори Шарифа брызнули слезы, ему стало невыносимо жаль беднягу Хайдаркула. Что за жизнь у этого человека! Жену и дочь разлучили с ним и замучили, он потерял и дом и семью. А теперь за ним самим охотятся, как за диким зверем! До того довели, что он вынужден укрыться в сумасшедшем доме, единственном пристанище, где можно спастись от тиранов. Нет справедливости в этой стране! Некому пожаловаться, не у кого искать защиты и помощи!
— Кори Шариф! — громко крикнул Хайдаркул из прохода.— Я получу то, что мне полагается, за этой занавеской и вернусь, будь спокоен!
Его втащили вовнутрь.
Три друга распрощались с ходжой. Уходя, они заглянули под занавес, где ютились несчастные больные. Там было почти темно. Горела всего одна коптилка, испуская чад. В дрожащем свете колебались черные тени, сплетались, расплетались, судорожно корчились, двоились, троились, и казалось, что под мрачными сводами очень много людей.
С Хайдаркула сняли халат и рубаху и, не обращая внимания на крики, заковали ноги в колодки, а на шею надели железный обруч.
Ашраф-джан не выдержал, рванулся, хотел было кинуться к мучителям, потребовать, чтобы все это сняли, но кори Шариф и кори Усман остановили его. Хайдаркул ведь пошел на это ради своего спасения, шепнули они ему, иначе он сам не остался бы здесь. Надо терпеть, ждать и терпеть.
Видимо, Хайдаркулу передалось настроение друзей, он вдруг громко крикнул:
— Вы за что меня привели сюда? Думаете, я безумен? Нет, нет, нет, я не сумасшедший! Я всем это могу доказать! Если захочу, конечно! — И вдруг до странности спокойным голосом сказал: — Ну хорошо, посмотрим, что из этого выйдет, радуйтесь, мои мучители!
Эти иносказания несколько успокоили Ашраф-джана. Три друга кивнули на прощание Хайдаркулу и ушли. А слуги, видя, что больной сидит смирно, оставили его в покое.
Тогда Хайдаркул внимательно огляделся вокруг. Два толстенных столба подпирали крышу, у столбов и у стен в разных позах расположились больные. Одни сидели прямо на земле, погруженные в свои думы, как бы отрешенные от мира, другие лежали ничком или свернувшись. Некоторые стояли, дергаясь и делая непроизвольные дикие движения.
У самой стены, недалеко от Хайдаркула, сидел красивый юноша. Глаза его были полны слез, он печально, вполне осмысленно смотрел на Хайдаркула, и тот прочитал в глазах юноши жалость.
Неужели здесь еще есть такой же несчастный, как я? — подумал Хайдаркул.— А может быть, его сюда нарочно упрятали враги? Ведь говорят, что сумасшедшие не плачут. А вот у него в глазах слезы. Надо проверить, безумен он или нет.
Пока Хайдаркул раздумывал, как быть, один из больных хрипло выкрикнул начальные слова молитвы и обратился прямо к Хайдаркулу:
— Ваше святейшество, ведите службу.
— Я давно это делаю,— уверенно сказал Хайдаркул.— Все уже прочитали молитву, только ты почему-то отстал.
— Э-э... значит, уже прочитали, говоришь? Я тут занялся гаданием и не слышал...
Он отошел от Хайдаркула и начал быстро молиться. Хайдаркул хотел было заговорить с юношей у стены, но к нему вдруг нагнулся рядом стоящий сумасшедший.
— Эй, друг, эй, друг! — выкрикивал он, брызгая пеной изо рта. Потом он запел какую-то дикую песню, поглядывая при этом на Хайдаркула и как бы приглашая присоединиться.
В это же время кто-то застонал, кто-то захохотал, под навесом поднялся невообразимый шум...
Так длилось несколько часов. У Хайдаркула гудело в голове, он не мог сосредоточиться ни на одной мысли. Наконец безумные выбились из сил, кто повалился прямо на землю, кто прислонился к столбу . Поспешно все затихли, заснули беспокойным сном. В коптилке выгорело масло, она перестала мигать, и наступила тьма. Только из открытой части двора чуть проникал тусклый свет фонаря, позволявший разглядеть вход в этот дом, пристанище горя и болезней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139