— Помочь вам, да что я говорю — служить вам — моя единственная радость. Ведь вы сын моего возлюбленного хозяина, ишана Судура...
— Ясно же,— вставил свое любимое словечко Исмаил Эфенди,— ясно же, не интересуют нас ни ваши бани, ни пиры. Нам необходимо узнать, что думают в Арке о новометодных джадидских школах.
— Если бы там, наверху, не изволили возражать, мы бы хотели официально открыть несколько новометодных школ, дать образование детям своих соотечественников,— вставил Камоледдин Махдум.
— Видите ли, сестрица,— пояснил ака Махсум,— вы встречаетесь с родными и близкими людьми эмира и других высокопоставленных лиц, бываете у них. Не может быть, чтобы вы не слышали, что там говорят о новометодных школах или о самих джадидах. Вот и расскажите нам обо всем, что знаете, нам это очень важно.
Мухаррама задумалась, лицо ее стало серьезным.
— Сказали бы вы мне раньше, я бы уж что-нибудь пронюхала,— сказала она.— А то что я могу знать обо всех этих ваших школах и медресе, я от них, сказать вам по правде, стараюсь держаться подальше, уж больно не люблю я мулл, добра от них не жди... Поди-ка догадайся, что таким красивым мужчинам не девушки спать не дают, а какие-то школы...
Мужчины засмеялись, Исмаил Эфенди оборвал их смех.
— Пеки,— по-турецки сказал он,— пеки, а что там говорят о джадидах, что говорят о людях, получивших образование в Турции, как, например, я, что думают о них, ясно же, в высших сферах?
— Что думают о них, ясно же, в высших сферах,— полунасмешливо-полусерьезно повторила Мухаррама,— мне не докладывали, но сдается мне, что среди джадидов есть такие, которых очень не любят, даже сажают в тюрьмы. Вам следует быть поосторожней, Махдум-джан,— повернулась она к Камоледдину.— Вчера я собственными глазами видела, как охранники миршаба гнали по улице трех молодых людей, изодранных, избитых, с руками за спиной. Один из них на вас смахивал, видно сын каких-нибудь благородных родителей или учащийся медресе, а двое других, похоже, из дехкан или ремесленников. А за ними бежали какие-то муллы в огромных чалмах, били их кулаками по голове, по плечам, по спинам, всячески поносили, обзывали кяфирами. Что за времена пришли, не приведи бог!
— Ну что ж, это не удивительно,— задумчиво произнес ака Махсум,— чаша человеческого терпения переполнена, как говорится — нож дошел до кости. Россия вот уже три года кровью заливается в этой проклятой войне с Германией, русский царь всю свою казну, весь народ, все богатства бросил на эту кровавую бойню. И нашему эмиру тоже понадобилось лезть в свалку. Не обойдется, видите ли, без него Николай. А мы — что глупые дети: весело играем в горящем доме!
— Ясно же,— вступил в разговор Исмаил Эфенди,— что сложившееся положение, с одной стороны, даже выгодно нам: Россия в этой войне ослабела, и именно сейчас наступил тот момент, когда мы можем добиться независимости и дать Бухаре твердую власть. Но наш эмир слишком труслив, он не рискнет использовать эту возможность. Нам, младо-бухарцам, надо, употребив свое влияние при дворе, заставить эмира обратиться за помощью к турецкому правительству. Оно, ясно же, не откажет нам в помощи. А когда Энвер-паша вместе с войском и артиллерией вступит в Бухару, то русские ничего поделать не смогут.
— Мне кажется,— сказал Камоледдин,— что сначала следует поднять культуру народа, образование. Если бы его высочество изволили выпустить манифест и создали бы минимальные условия для просвещения народа, разрешили бы нам издавать литературу!
О большем нам пока и мечтать не следовало бы.
— Вот мы, младобухарцы, всегда так,— с горечью сказал ака Мах-сум,— свою шею из воротника не высунем. Ни целей у нас ясных, ни планов, возимся, как слепые котята. Если мы хотим освободить свою родину, нам надо искать помощи у какого-нибудь могущественного государства. Но поверьте же, кроме русского народа, нам никто не сможет помочь. Я долго жил в России, видел этот народ, хорошо узнал его. Среди русских есть такие мужественные и даровитые люди, что я не сомневаюсь: недалек тот день, когда они возьмут власть в России в свои руки, тогда они смогут помочь и нам. Вот вы, Эфенди, говорите — Турция. Но ведь она сама беспомощна. Рассчитывая на Турцию, мы легко можем попасть в лапы Англии. Нет, по-моему, следует ориентироваться только на Россию.
Понимая, что этот разговор неуместен при Мухарраме, Камоледдин решил переменить тему.
— Вы, наверно, соскучились, сестрица,— обратился он к ней.— Выпейте-ка чайку, возьмите конфет, печенья. Мулло Шараф, эй мулло Шараф!
Из коридора показался козлобородый.
— Ну, как у вас там, готово? — спросил Камоледдин.
— Сейчас.
— Нет, что вы,— задумчиво сказала Мухаррама,— я не соскучилась. Мне очень интересно. Я вот сижу, слушаю вас и думаю: какая разница между вами, мужчинами, и нами, женщинами... Вас волнуют чужие горести, вы жалеете людей, хотите улучшить им жизнь... А женщины? Верно говорят, что женщину сотворили из ребра Адама. Нет у нее ни разума, ни мыслей. Ее забота только о доме да о детях, и то пока они маленькие. А жизнью управляют мужчины.
Друзья молчали, не зная, что ответить на эти горькие, но в общем справедливые слова.
- Вы правы, сестра,— сказал ака Махсум, поднимаясь с места.— Но мы сами в этом виноваты. И пока угнетена женщина, народ не избавится ни от темноты, ни от неволи. Вот мы и хотим сделать наших женщин свободными, грамотными. Мы откроем школы и для девочек, чтбы они тоже могли учиться.
Слова ака Махсума вызвали одобрение друзей.
Исмаил Эфенди с пафосом произнес по-турецки какое-то двустишие. Мухаррама растерянно посмотрела на него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139