..
Михов вздрогнул и положил очки на стол.
— О чем тебе с ним разговаривать? Какие у него могут быть разговоры с тобой?
— Послушай, Тоне, так больше нельзя, дети не должны голодать, ведь они ходят в школу..,
Михову стало совсем невмоготу, хотелось убежать прочь, и гнев и горечь закипали в груди.
— Что ты меня попрекаешь? Разве я виноват? Достань мне работу, и я буду работать.
— Портной сказал, что даст тебе работу, если ты зайдешь к нему...
Михов побледнел от ярости, но в силах произнести ни слова. Он дрожал и заикался, а дотом закричал так, что Францка в страхе отступила.
— Работать у него? И ты, конечно, сказала, что я приду, что я наверняка приду... Ни стыда у тебя, ни совести... О, ты кланялась этому негодяю: «Придет обязательно, сегодня же, сейчас же, и поцелует вам руку, потому что вы так милосердны, так добры...» И он смеялся, бездельник, бездельник, бездельник!..
Он взволнованно бегал по комнате, сутулый, с искаженным лицом, потом схватил шляпу и ушел и пропадал до поздней ночи. Пришел пьяный, напившись в долг; он пользовался в кабаке кредитом до пятидесяти крейцеров.
Раздеваясь, он обвел комнату налитыми кровью глазами и заговорил хрипло, едва ворочая языком. Говорил до поздней ночи, лежа, уже в полусне. Францка вначале робко отвечала ему, а потом умолкла.
— Обворовал меня, ограбил, а теперь хочет милостыню подать, чтоб я ему шил штаны из дерюги по двадцать сольдо... я, который шил для господ, когда он еще был нищим... негодяй! Нет у тебя совести, будь в тебе хоть капля стыда, ты бы ему в рожу плюнула... А ты еще обрадовалась, что он с тобой заговорил, такой солидный господин... негодяй... Я ему напишу... о, я ему уже писал, что он для меня все равно что червяк... пусть не воображает, что я голодаю и что мне от него что-нибудь нужно. Ничего мне не надо, он еще сам будет голодать раньше, чем я... негодяй!
В пьяном тумане, в полусне ему казалось, что он и в самом деле уже писал портному, и он радовался тому, что написал так здорово.
— Я никогда не голодал и не буду... я как порядочный человек содержу... как порядочный человек содержу свою семью.
Его сердило, что Францка не отвечает, не поддакивает ему.
"— Содержу я вас как порядочный человек или нет?
— Содержишь,— ответила Францка.
— Сейчас дела идут неважно, но скоро все пойдет на лад. В жизни всегда все меняется, и если сегодня плохо, завтра будет лучше... У меня есть идеи, ты не знаешь какие. Мы еще заживем на славу... Знаешь ты, что у Хра-стара за долги продают дом? Торговля лесом — все равно что лотерея... и вот дом идет с аукциона. Хороший дом, хороший сад, шесть тысяч гульденов... я думаю, не купить ли... Здешним людям кажется, будто это бог весть какие деньги... ничего подобного... я читал, что в Америке есть человек, у которого тысяча мил-ли-о-нов...
Слово «миллионов» он выговорил по слогам, серьезно и уважительно, после чего заснул и повторял во сне: «Тысяча мил-ли-о-нов...»
Наутро Михов чувствовал себя скверно, то и дело сплевывал, на душе было тяжело и безнадежно. Уже давно в мыслях его стоял туман, а теперь действительность окончательно смешалась с вымыслом, и он не мог отличить одного от другого. Вспомнилось вчерашнее, и его опять охватил гнев и какое-то недоверие к жене, и впервые за все время он покосился на нее с ненавистью во взгляде. В нем зародилась и начала расти мысль, превратившаяся в конце концов в твердое убеждение: «Она во всем виновата!» — думал он и смотрел на нее с ненавистью. Он взвалил на себя бремя, которое оказалось слишком тяжелым для него, и рухнул под ним, рухнул в эту смрадную яму голода и нищеты, унизительных забот. Раньше ничего этого не было. Раньше он жил среди господ, был членом комитета читального общества, произносил торжественные речи и мог пить вино. Но появилась она — и все кончилось, точно ножом отрезало. Она повисла на нем, кучу ребят на него взвалила. «Вот, корми их!» Так началось прозябание, она принесла в дом голод и нищету, а веселье ушло. Еще бы не уйти, когда она вечно выглядит так, будто ее кто за шиворот держит, не улыбнется никогда, ходит, как тень... А теперь еще хочет его опозорить, стоит перед ним с заплаканными глазами и принуждает его стать на колени перед бездельником, который его ограбил...
Чем больше он думал об этом, тем с большим наслаждением отдавался раздражению и мстительному чувству; ненавидеть и упрекать было приятно.
Он стал посреди комнаты и всмотрелся в нее. — Почему у тебя такое лицо? Кто тебе что сделал? Или водку мне простить не можешь?
францка испугалась этого внезапного злобного вопроса, он никогда еще не говорил так, и лицо его никогда не было таким злым.
— Ничего ты мне не сделал, но с чего мне веселиться?
Он продолжал резким голосом, который вонзался в самое ее сердце, как нож, ибо она не понимала, что же, собственно, случилось и что она ему сделала, за что он так зол на нее. Она не отвечала, слезы щипали глаза.
— Не думай, что если я у тебя когда-нибудь беру грош-другой, то уж я твой слуга... Я тоже иногда кое-что зарабатываю — а где оно? Где те три гульдена, что на той неделе прислал учитель? Куда они девались?
Он остановился перед ней, скрестив на груди руки.
— Один взял ты,— ответила Францка,— а на два другие мы жили целую неделю.
— Значит, вы все-таки жили целую неделю на мои деньги, значит, вы меня не кормите даром, а? А тебе еще жалко того гульдена, который я взял. Но я не собираюсь сидеть весь день за печкой, я не ребенок... Ты бы хотела, чтобы я нанялся к этому толстому бездельнику, чтобы я на него батрачил за восемьдесят сольдо в день. Но я этого не сделаю никогда, никогда, хоть бы вы все передохли!
Он кричал и рубил воздух ладонью, решительно расхаживая по комнате, останавливаясь временами перед Францкой в ожидании ответа и потом снова пускаясь ходить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56