— Почему ты прогоняешь нас? — обижались женщины.— Он такой же твой, как и наш. Мы пожалуемся военному в очках, что ты забрала его себе.
Но, встречая кого-нибудь с другой реки или с гор, они с гордостью сообщали:
— Мы лечим раненого русского. Он защищал родину от японцев. У него есть орден. Военный с парохода знал, кому поручить его. Ведь Ага лучший врач на побережье. Она целых три месяца училась в районе на доктора. Она получила часы в награду за отличные успехи.
Люди из соседних долин завидовали жителям Наватумы и просили у них позволения принести раненому какой-нибудь гостинец.
— Э, нет! — возражали те.— Это наш раненый. Вы можете только посмотреть на него. Да и то, если позволит Ага.
Летчик быстро выздоравливал, но неожиданно ему стало хуже. Может быть, влажный морской воздух был причиной того, что у него начала ломить в суставах и перестала заживать рана. Лицо раненого, уже было порозовевшее, снова пожелтело, и он лежал стиснув зубы, чтобы не стонать.
Ага не отходила от постели больного, похудела и побледнела. Возле ее жилища, ожидая, пока девушка выйдет из комнаты, всегда сидели несколько женщин, чтобы узнать о состоянии раненого. Они ни о чем не спрашивали Ага — по ее лицу было видно, что больному плохо.
Из районного центра, за двести километров от Наватумы, вызвали врача. Он осмотрел летчика и ничего не сказал.
Уже садясь на коня (на побережье летом все ездят только верхом на лошадях или оленях или ходят пешком, потому что горные дорожки так узки и неудобны, что никакая повозка не проедет), он обратился к Ага:
— Больному нужен курорт. Лечебная вода. Я пошлю радиограмму. Может быть, еще успеют вывезти сто отсюда.
Все в Наватуме загрустили.
— Нашему раненому хуже. Такое несчастье! — печально говорили наватумчане, встречая кого-нибудь с другой реки.
— Ему нужно ехать на теплые воды.
— Такое несчастье! — вздыхал гость, потому что теперь уже весь округ считал раненого своим.
Глаза у Ага совсем запали, и она сделалась такой же желтой, как летчик. Она теперь позволяла другим женщинам сидеть возле больного, а сама часто выходила за дверь и, никого не стыдясь, плакала. Наплакавшись, опять возвращалась к постели больного.
По всем соседним долинам и в горах пошла печальная весть:
— Наш раненый умирает.
Однажды в Наватуме остановилась оленья упряжка,
— Мике приехал! — узнали его люди.
«Что могло случиться, что старик оставил порученный ему табун?» — возникал у каждого вопрос.
Мике кряхтя слез с оленя и направился к Ага. Девушка, увидев старика, удивилась. Два года Мике не приезжал к морю рыбачить — пас колхозных оленей.
«Может быть, важная новость? — подумала Ага.—
Но ведь можно было отправить сюда кого-нибудь помоложе, а не тревожить старика!»
Мике поздоровался и сразу же подошел к летчику. . Он глянул на раненого, потом откинул одеяло на его высохшие, с опухшими суставами ноги и сказал:
— Оденьте солдата и несите за мной.
— Куда? — испуганно спросила девушка.
— Несите за мной, если хотите, чтобы он остался жив!
Он сказал это так твердо, что Ага почувствовала себя маленькой девочкой — как будто и не училась три месяца на доктора. Женщины завернули раненого в одеяла, положили на носилки и двинулись за стариком. Люди выбегали из домов и юрт и молча смотрели, как процессия прошла вверх по реке и исчезла среди зарослей кедровника.
Мике повернул к горячим ключам, и носильщики увидели среди могил юрту, а рядом новую, выбитую в каменном грунте ванну. Женщины поняли замысел Мике и все вместе закричали:
— Мы не дадим нашего раненого! Он умрет от этой воды!
Вокруг виднелись могилы с крестами и без крестов, и Ага стало жутко.
— Сегодня будет самолет! Наш раненый поедет на теплые воды. А в этих источниках я не позволю купать его,— сказала она.
Мике сделал канавку и напустил полную ванну горячей воды. Он несколько раз попробовал воду пальцем, потом языком, то и дело поглядывая на женщин, стоящих как стража у носилок.
— Кладите больного в воду,— приказал Мике.
Женщины не шевельнулись.
— Самолета не будет много дней. Посмотрите на горы — какой надвигается туман.
Раненый, потревоженный переноской, не в силах сдержаться, стонал.
— Кладите скорее, пока человек жив! — каким-то необычным голосом велел Мике.
Женщины, испуганные его тоном, послушно раздели летчика и посадили в воду по самую шею. Он застонал еще сильнее, но вдруг стих, и все со страхом уставились на него: не умирает ли, часом?
Мике, сидя возле ванны, что-то шептал и время от времени клал перед собой по одному камешку. Положив
десять камешков, он приказал вынуть больного из ванны.
— Мне так хорошо здесь! — просительно сказал летчик.— Не трогайте меня.
— Ему хорошо тут,— сказала Ага,— путь он еще немного посидит.
— Вынимайте его сейчас же! — крикнул Мике так, что женщины испугались.— Или вы хотите, чтобы он умер?
Ага первая бросилась к ванне, сама перенесла раненого в юрту и, не вытирая, закутала его, как приказал Мике, в оленьи меха.
На следующий день летчик сидел в ванне до тех пор, пока Мике не положил перед собой одиннадцать камешков. Каждый день старик прибавлял по камешку, и в тот день, когда положил перед собой семнадцать, больной мог уже сам сесть в воду и перейти из ванны в юрту.
Теперь раненый заметил могилы на берегу реки и спросил Мике, почему надумали устроить здесь кладбище. Ага, которая была переводчиком, вспомнив, что это за могилы, встревожилась.
— То пустое,— спокойно ответил Мике.— Нё бойся.
— Я не боюсь,— усмехнулся летчик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41