— Все?
— Все,— ответил Кот.
— Какой тебе больше нравится? — спросил Иван Гаврилович у Карабута.— Бери, какой по вкусу.
У того радостно блеснули глаза:
— Спасибо! Большое спасибо! Я возьму «стер».
— А ты, Поликарп, бери наган...
— Спасибо вам, Иван Гаврилович! Теперь я казак по всей форме!
Кот и Котиха стояли. Латка с отвращением посмотрел на Пилю, потом перевел взгляд на его отца:
— Договорились головой отвечать?
— Он не виноват! Это все Петро! Дядя его с толку сбил!
— Не батька, значит, повинен, а дядька?
— Он, он, проклятый! Петро!—убеждал Латку кулак.
— Значит, не ты, а Петро должен головой отвечать?
— Он, он, проклятый!
—Значит, ты согласен, что Петра надо убить? — допытывался Латка,
— Согласен! Согласен! — торопился Кот.
Латка, задумавшись, молчал, Ивась смотрел на Пилю. Больной, тот выглядел еще противнее, чем обычно. А мог бы он, Ивась, расстрелять его? Расстрелять сейчас, больного? Он содрогнулся от этой мысли. В это мгновение Иван Гаврилович тоже обернулся к Пиле, но, посмотрев на него, сразу же отвел глаза.
— Не хочется руки марать.
— Спасибо вам,— Котиха поклонилась.
— Решим так... — Предкомбеда снова помолчал. — Вы, ребята, идите к тачанке, а я с хозяевами зайду в хату. Больного расстреливать- не будем.,
— Бог вас отблагодарит! — Котиха заплакала.— Хоть и не родной он мне, а жалко...
— Бог вас отблагодарит! — повторил за женой Кот,
Поликарп взнуздал лошадей, подъехал к крыльцу,
вскоре в дверях показался и Иван, Гаврилович. Садясь на тачанку, он повертел перед ребятами ручку от свежей раскрашенной деревянной ложки.
— На память себе взял,:— довольно улыбнулся он.
— Почему именно, это.? — удивились парни.
— Потом, узнаете,— подмигнул им Иван Гаврилович,,— Погоняй, Поликарп, погоняй. Не рано уже.., Так-то вот, племянничек.. .—сказал Латка после паузы. С тех пор. как Ивася назначили завполитпросветом, Иван Гаврилович почему-то звал его племянником.— Так-то вот, племянничек. ., А ведь я тебя когда-то барчуком звал... Глуп был... Спасибо, в Красной Армии малость просветили, растолковали, что к чему. А то ведь я как думал: раз человек в господском ходит, он и есть барин. Учитель — барин! Врач — барин! А выходит, вон кулак в мужицком, а барин, буржуй, враг! А твои отец или, скажем, Хома хоть и в господском ходили, а наши. .. А знаешь, почему я тебя племянником зову? Знаешь?
— Нет.
— Революция нас породнила. Интеллигенцию и бедняков породнила наша Октябрьская' революция. Вот я и смотрю* теперь на тебя как на родственника!
Кончался август. В субботу вечером Ивась собирался на репетицию, как вдруг пришел Поликарп и передал приказ Латки явиться в отряд с винтовкой.
— Просто так, на всякий случай,— объяснил Поликарп, заметив озабоченность на лице Карабута. — И спешить не надо, иди спокойно, как всегда. Иван Гаврилович предупредил, чтоб не бегом.
— Чего он приходил? — спросила мать.
— Сегодня вечером собрание комбеда,— успокоил ее Ивась.
Когда он впервые пришел домой с винтовкой, мать встретила его без слез, а отец расспрашивал об операции на хуторах, восприняв вступление сына в отряд комбедовцев как совершенно закономерный шаг.
«Надо было быть смелее! — корил себя Ивась, вспоминая, сколько он потерял из-за своего послушания.— Да, да, смелее!»
Недавно ему сказала об этом и Оля... Он даже покраснел, вспомнив этот разговор. Во время репетиции Мирон и Оля, поженившиеся еще в прошлом году, поссорились. Слухи о том, что живут они не очень счастливо, шли давно, но только тут Ивась увидел, с какой враждебностью смотрела Оля на мужа. Репетиция шла Днем. Мирон сразу же по окончании куда-то убежал, и Оля, осматривая себя перед зеркалом, осталась наедине с Ивасем, который запирал ящики. Они вышли из театра вместе и остановились, прощаясь у ворот.
— Вы несчастливы? — отважился спросить ее Ивась.
Оля посмотрела на него и опустила глаза.
— Смелее надо было быть...— вздохнула она и добавила, уже смеясь: — «Но я другому отдана и буду век ему верна! ..»
Ивась тогда ничего не успел сказать, да он и не знал, что сказать. Выходит, тот единственный поцелуй был не случаен? Какой же он тёха! .. Тогда, в 1917 году, не записался в Социалистический союз молодежи, три года прошло, пока вступил в комсомол, а тут еще и девушку проворонил... Тёха...
Однако зачем это его позвали к Латке с винтовкой? Он ускорил шаг, но, вспомнив предупреждение не спешить, снова пошел обычным шагом.
Отряд квартировал в общежитии ремесленного училища, рядом с театром, и первый, кого увидел Ивась, был Иван Гаврилович.
— Что случилось? — спросил его Ивась.
— Пока ничего. Делай свое дело, а там, ежели что, скажу...
Карабут пошел в театр, стали читать новую пьесу, но мысли его все время возвращались к Латке. «Пока ничего. ..» А что может быть? Чего он ждет?
Когда совсем стемнело и уже зажгли лампу, вошел Иван Гаврилович. Он кивнул Ивасю, и тот, передав пьесу одному из актеров, вышел из помещения. Латка, загадочно улыбаясь, ждал Карабута у дверей.
— Вот зачем я вызывал тебя с винтовкой,— и он вынул из кармана деревянную ложку без ручки.
Ивась вспомнил, что месяц назад Латка показывал ему и Поликарпу ручку от ложки, но не понимал, для чего все это, и только смотрел на предкомбеда.
— Нет?
— Нет.
— Это знак, что сегодня Петро Кот будет ночевать дома.— Он сложил обломки ложки вместе.— Видишь, сошлись, ошибки быть не может. А теперь пойдем в штаб. Стемнело, можно выступать.
Налететь на хутор надо было совершенно неожиданно, и, чтобы Кота кто-нибудь не известил о выступлении отряда, решили выехать из села в противоположную сторону, а уже в степи повернуть на хутора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59